"Каждый имеет право на жизнь.

Смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей" (части 1 и 2 статьи 20 Конституции Российской Федерации).

1. Право на жизнь, являющееся важнейшим правом человека, закреплено в ряде документов Совета Европы. Статья 2 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года (СЕД № 5) содержит запрет умышленного произвольного лишения жизни, а также налагает на государства ряд позитивных обязательств по охране жизни лиц, находящихся под их юрисдикцией. Протокол №6 к Конвенции от 28 апреля 1983 года (СЕД № 114) предусматривает отмену смертной казни. Вопросы охраны жизни затрагиваются и в других конвенциях Совета Европы, а также в резолюциях и рекомендациях Комитета Министров и Парламентской Ассамблеи Совета Европы.

2. Согласно статье 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, право каждого лица на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание (пункт 1). При этом лишение жизни не рассматривается как нарушение настоящей статьи, когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы: (a) для защиты любого лица от противоправного насилия; (b) для осуществления законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях; (с) для подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа (пункт 2).

В своей практике толкования статьи 2 Европейский Суд по правам человека исходит из того, что это одна из основополагающих статей Конвенции, от соблюдения обязательств по которой не допускается отступление в соответствии со статьей 15 Конвенции (в случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации), за исключением гибели людей в результате правомерных военных действий. Она охраняет право на жизнь, без которого пользование всеми другими правами и свободами, предусмотренными Конвенцией, утрачивает смысл¹. Статья 2 защищает одну из основополагающих ценностей демократических государств, входящих в Совет Европы. В связи с этим толкование ее положений, предусматривающих обстоятельства, при которых лишение жизни является правомерным, должно быть ограничительным².

3.  Первое предложение пункта 1 статьи 2 Конвенции налагает на государства обязательство охранять право каждого лица на жизнь законом. По мнению Комиссии по правам человека, выраженному в докладе по делу Макканн и другие против Соединенного Королевства³, статью 2 не следует толковать как требующую наличия во внутреннем праве идентичной формулировки. Достаточно, если национальное право по существу обеспечивает охрану права, предусмотренного Конвенцией. Суд в решении по данному делу от 27 сентября 1995 года⁴ согласился с выводами Комиссии, подчеркнув, что Конвенция не обязывает Высокие Договаривающиеся Стороны инкорпорировать ее нормы в национальное законодательство и в функции органов Конвенции не входить изучение in abstracto соответствия законодательных или конституционных норм требованиям Конвенции (п.153).

В данном деле заявители утверждали, что внутреннее право в отношении гарантий права на жизнь является расплывчатым и неопределенным и не содержит всех требований, предусмотренных в статье 2 Конвенции, что само по себе является нарушением ее положений (п. 151). Суд, проверив положения Конституции Гибралтара на соответствие статье 2 Конвенции, установил, что статья 2 Конституции Гибралтара аналогична статье 2 Конвенции, за исключением того, что положение, обосновывающее применение силы, способной повлечь за собой лишение жизни, говорит о "разумно оправданном" ее применении в отличие от формулировки "абсолютно необходимое применение", содержащейся в пункте 2 статьи 2 Конвенции. Хотя на первый взгляд кажется, что требование Конвенции является более строгим, чем соответствующая норма национального права, правительство Великобритании утверждает, что, учитывая то, каким образом данная норма толкуется и применяется национальными судами, между этими двумя формулировками, по существу, нет сколько-нибудь значительной разницы (п. 154). По мнению Суда, независимо от того, насколько справедливо утверждение правительства, различие между этими двумя нормами не так велико, чтобы на одном этом основании можно было сделать вывод о нарушении пункта 2 статьи 2 Конвенции (п. 155).

4. Статья 2 Конвенции содержит исчерпывающий перечень ситуаций, когда лишение жизни представителями публичной власти не будет являться нарушением права на жизнь. Первая из них описана во втором предложении пункта 1 статьи 2: исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание. Комментаторы Конвенции подчеркивают, что смертные приговоры национальных судов, для того чтобы быть совместимыми с Конвенцией, должны не противоречить и ряду других ее положений. Они должны являться результатом справедливого судебного разбирательства с соблюдением гарантий, установленных статьей 6 Конвенции; выноситься за преступления, которые карались смертной казнью в момент их совершения (статья 7 Конвенции). При применении смертной казни, ее осуществлении и реализации права на помилование не должно допускаться какой бы то ни было дискриминации (статья 14 Конвенции). Способ осуществления смертной казни не должен носить бесчеловечный или унижающий достоинство характер (статья 3 Конвенции)⁵.

В совпадающем мнении по делу Сёринг против Соединенного Королевства⁶ судья Ж. Де Мейер отметил, что из второго предложения пункта 1 статьи 2 Конвенции, в частности, следует, что, когда речь идет о праве человека на жизнь, ни одно государство, к которому обратились с вопросом о выдаче преступника, не имеет права допустить, чтобы запрашивающее государство предприняло такие действия, которые само запрашиваемое государство не имеет права совершить. Так, если внутреннее право государства не предусматривает смертной казни за данное преступление, то государство не имеет права поставить человека в такое положение, когда за это преступление он может быть лишен жизни по решению другого государства.

Три других допустимых случая лишения жизни предусмотрены в пункте 2 статьи 2: (a) защита любого лица от противоправного насилия; (b) осуществление законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях; (с) подавление, в соответствии с законом, бунта или мятежа. При этом в каждом из этих случаев лишение жизни не будет являться нарушением права на жизнь только при условии, что оно явилось результатом "абсолютно необходимого применения силы". Формулировка "абсолютно необходимое применение силы", используемая в пункте 2 статьи 2, отлична от формулировки "необходимо в демократическом обществе", используемой во вторых пунктах статей 8-11 Конвенции, и подразумевает проведение более строгой и тщательной проверки необходимости соответствующих действий государства, чем при применении статей 8-11 Конвенции⁷. В частности, применение силы должно быть строго соразмерно достижению целей, обозначенных в подпунктах (a), (b), и (с) пункта 2 статьи 2 Конвенции⁸.

5.  Несмотря на то что пункт 1 статьи 2 Конвенции содержит запрет "умышленного лишения жизни", судебная практика распространила действие статьи 2 и на случаи непреднамеренного лишения жизни. Так, в деле Стюарт против Соединенного Королевства⁹ встал вопрос о том, применимы ли положения статьи 2, если смерть наступила в результате несчастного случая или проявленной небрежности. Жалоба в Европейскую Комиссию подала мать мальчика, который был случайно убит солдатом, принимавшим участие в подавлении мятежа. Национальными компетентными инстанциями было установлено, что солдат целился в ногу одного из участников мятежа, однако промахнулся, так как был атакован мятежниками. Комиссия указала, что сфера действия статьи 2 распространяется за пределы "умышленного лишения жизни". В частности, исключения, перечисленные в ее пункте 2, касаются не только случаев намеренного убийства. Иное толкование данной статьи было бы несовместимо с целями Конвенции, а также со смыслом общего обязательства по защите жизни. По мнению Комиссии, текст статьи 2, взятый в целом, свидетельствует, что пункт 2 определяет не те случаи, когда допускается умышленное лишение жизни, а ситуации, в которых допустимо "применение силы", что может повлечь в качестве непреднамеренного результата лишение жизни. Применяемая сила при этом должна быть "абсолютно необходимой" для достижения одной из целей, указанных в подпунктах (a) (b) и (с) пункта 2 статьи 2 Конвенции. Данная позиция была подтверждена Судом в решениях по делам Макканн и другие против Соединенного Королевства от 27 сентября 1995 года¹⁰ и Андронику и Константину против Кипра от 9 октября 1997 года¹¹.

Суд также подчеркнул, что, исходя из особой важности статьи 2 Конвенции в демократическом обществе, он считает необходимым при рассмотрении дела подвергнуть случаи лишения жизни в результате преднамеренного применения силы самому тщательному изучению, учитывая не только действия представителей государства, которые реально применяют силу, но и все сопутствующие обстоятельства, включая планирование возможных действий и контроль за ними¹². Данная позиция с необходимыми модификациями подтверждалась Судом неоднократно¹³.

6. Статья 2 Конвенции предполагает как негативные (не допускать случаев произвольного лишения жизни), так и позитивные (охранять жизнь лиц, находящихся под их юрисдикцией) обязательства государства.

В решении по делу Макканн и другие против Соединенного Королевства от 27 сентября 1995 года Суд констатировал, что при проведении антитеррористических мероприятий государство должно, с одной стороны, исполнять свой долг по охране права на жизнь людей, подвергающихся угрозе терракта, а с другой - минимально применять силу, которая может повлечь лишение жизни, против тех, кто подозревается в создании такой угрозы (п. 192). Антитеррористические операции должны планироваться и проводиться так, чтобы свести к минимуму (насколько возможно) применение силы, которая может повлечь лишение жизни (п. 194). Властям следует проявлять величайшую осторожность при оценке находящейся в их распоряжении информации, инструктируя военнослужащих, применение оружия которыми предполагает стрельбу на поражение (п. 201, 211). Военнослужащие в свою очередь при использовании огнестрельного оружия должны проявлять необходимую осторожность, даже когда они имеют дело с людьми, подозреваемыми в терроризме (п. 212).

В данном деле заявители утверждали, что лишение жизни их детей стало результатом некомпетентности и небрежности в планировании и проведении антитеррористической операции по аресту подозреваемых, а также неспособности обеспечить надлежащий баланс между необходимостью противодействия возникшей угрозе и правом подозреваемых на жизнь (п. 186).

Граждане Ирландии Даниэл Макканн, Майред Фаррелл и Шон Седвидж были застрелены военнослужащими Британской армии в Гибралтаре. Власти Соединенного Королевства получили разведывательную информацию о том, что указанные лица готовили террористический акт, в частности хотели устроить взрыв, заложив бомбу с дистанционным управлением в автомобиль. Арестовать предполагаемых террористов было решено не при въезде в Гибралтар, а после того, как они установят автомобиль со взрывчаткой, что обеспечило бы необходимые улики для предъявления обвинения и последующего судебного разбирательства.

Припаркованный подозреваемыми на стоянке автомобиль был осмотрен экспертом по взрывным устройствам военнослужащим G, который высказал предположение о наличии в нем бомбы с дистанционным управлением. Было принято решение об аресте подозреваемых, и в этих целях за ними следовали военнослужащие Д B, C и D, которым сообщили, что машина заминирована и любой из предполагаемых террористов может взорвать ее с помощью радиоуправляемого устройства, что приведет к многочисленным жертвам. В ходе задержания все трое подозреваемых были застрелены военнослужащими, расценившими их действия как попытки достать оружие или привести в действие взрывной механизм. Впоследствии выяснилось, что взрывного устройства в автомобиле не было и ни один из убитых не имел при себе оружия.

Комиссия по правам человека не усмотрела в данном случае нарушения статьи 2 Конвенции. По ее мнению, лишение жизни трех подозреваемых может рассматриваться как необходимое для обеспечения законной защиты людей от противоправного насилия. Учитывая, что в машине действительно могла быть установлена бомба и подозреваемые могли взорвать ее, если бы военнослужащие попытались арестовать их, и это повлекло бы за собой гибель многих людей, Комиссия пришла к выводу, что планирование и проведение данной операции не указывает на наличие у властей изначального замысла лишить подозреваемых жизни либо на отсутствие надлежащей тщательности при планировании операции, в результате чего применение силы оказалось бы несоразмерным необходимости охраны права на жизнь (п. 191).

Однако Суд не согласился с мнением Комиссии. Суд отметил, что военнослужащие, которые открыли стрельбу на поражение, искренне верили (в свете полученной ими информации), что необходимо не дать подозреваемым возможность включить взрывное устройство и тем самым предотвратить гибель многих людей. Действия, предпринятые военнослужащими, согласно полученному приказу, рассматривались ими, следовательно, как абсолютно необходимые для защиты права ни в чем не повинных людей на жизнь. Суд считает, что применение силы лицами, находящимися на службе государства, для достижения одной из целей, указанных в пункте 2 статьи 2 Конвенции, может быть оправдано в соответствии с этой статьей в тех случаях, когда их действия основываются на искреннем убеждении, которое может считаться верным в момент их совершения, но впоследствии оказывается ошибочным. Иной подход означал бы, что на государство и сотрудников правоохранительных органов возлагается нереальный груз ответственности при выполнении ими своего долга и даже подвергается опасности их жизнь и жизнь других людей. Исходя из этого, Суд сделал вывод, что действия военных сами по себе не вступают в противоречие с положениями пункта 2 статьи 2 Конвенции (п. 200).

Однако далее Суд счел необходимым рассмотреть вопрос о том, была ли антитеррористическая операция в целом подготовлена и проведена в соответствии с требованиями пункта 2 статьи 2 Конвенции и можно ли считать информацию и инструкции, которые были даны военнослужащим и из которых неизбежно следовало применение оружия на поражение, адекватными, принимая во внимание право на жизнь трех подозреваемых (п. 201). В первую очередь Суд дал оценку решению властей не препятствовать въезду подозреваемых в Гибралтар. Суд, в целом не оспаривая важность получения улик, необходимых для задержания подозреваемых и дальнейшего судебного разбирательства, отметил, что возможные последствия недостаточности улик менее важны, чем опасность для населения Гибралтара, возникающая в связи с тем, что въезд в страну террористов не был предотвращен. Поэтому, с точки зрения Суда, имел место серьезный просчет лиц, ответственных за проведение операции. В результате сложились условия, при которых применение оружия со смертельным исходом стало весьма вероятно. Решение не останавливать террористов при въезде в Гибралтар Суд счел существенным фактором, который необходимо принять во внимание (п. 205).

Суд также обратил внимание на то, что все решающие предположения, сделанные властями при подготовке операции (за исключением намерений террористов совершить преступление), оказались ошибочными, однако отметил, что они представляли собой все возможные гипотезы в ситуации, когда реальные факты неизвестны и власти действуют на основе ограниченной разведывательной информации (п. 207). Вместе с тем Суд подчеркнул, что другие варианты развития событий были проработаны недостаточно (п. 208). Особое внимание Суд уделил тому, что предположение о возможном наличии бомбы, которое военнослужащий G сделал после беглого внешнего осмотра автомобиля, было передано другим военнослужащим, по их собственному свидетельству, как определенно установленный факт наличия такой бомбы (п. 209). Таким образом, в условиях, когда не было уделено достаточного внимания альтернативным вариантам развития событий и когда с определенностью сообщалось о наличии в автомобиле взрывного устройства, которое могло быть детонировано нажатием кнопки, целый ряд рабочих гипотез был преподнесен военнослужащим А, В, С и D как установленные факты, в связи с чем применение силы, влекущей за собой лишение жизни, стало почти неизбежным (п. 210). Суд особо подчеркнул, что власти, связанные обязанностью уважать право подозреваемых на жизнь, должны были проявлять величайшую осторожность при оценке находящейся в их распоряжении информации перед передачей ее военнослужащим, применение оружия которыми автоматически означало стрельбу на поражение (п. 211).

Суд отметил, что осталось неясным, были ли военнослужащие, согласно переданным им инструкциям, обязаны определять оправданность применения огнестрельного оружия при обстоятельствах, сложившихся во время ареста (п. 212). Суд признал, что рефлекторные действия военнослужащих были лишены той степени осторожности при использовании огнестрельного оружия, которую следует ожидать от сотрудников правоохранительных органов в демократическом обществе, даже когда они имеют дело с опасными людьми, подозреваемыми в терроризме, и явно не отвечали требованиям проявлять осторожность, предусмотренным инструкциями по использованию огнестрельного оружия, где подчеркивается ответственность перед законом каждого офицера в зависимости от ситуации, когда применено оружие. Это упущение властей, по мнению Суда, также дает основания полагать, что ими не была проявлена необходимая осторожность при проведении операции (п. 212).

Приняв во внимание все указанные обстоятельства, Суд не смог прийти к убеждению, что лишение жизни трех террористов представляло собой применение силы, абсолютно необходимое для защиты людей от противоправного насилия в смысле пункта 2 статьи 2 Конвенции, и констатировал ее нарушение (п.231-214).

Необходимо отметить, что трое убитых действительно являлись членами активной группы Ирландской республиканской армии, прибывшими в Гибралтар для организации террористического акта; позднее в Испании была обнаружена машина, содержащая взрывное устройство и 64 килограмма взрывчатки, взятая напрокат одним из членов данной группы на чужое имя. Решение Суда о нарушении статьи 2 Конвенции было принято десятью голосами против девяти. При этом Суд отклонил требования заявителей о возмещении материального и морального ущерба, подчеркнув, что не считает присуждение компенсации уместным в связи с тем, что трое погибших намеревались произвести взрыв в Гибралтаре (п. 219).

В совместном особом мнении судей Р.Риссдала, Р.Бернхардта, Т. Вильялмсона, Ф.Гёлькюклю, Е.Палм, Р.Пекканена, сэра Дж. Фрилэнда, А. Б. Бака и П. Ямбрека обращалось внимание на то, что, давая оценку способам организации антитеррористической операции и контроля за ее проведением, Суд имел возможность делать выводы задним числом, когда ситуация уже прояснилась и предпочтительность иного способа действий стала очевидной, в то время как властям приходилось планировать операцию и принимать решения в условиях недостатка информации. Если бы власти не действовали исходя из наихудшего из возможных вариантов (то есть наличия в автомобиле взрывного устройства, которое могло быть взорвано подозреваемыми во время их пребывания в Гибралтаре), они продемонстрировали бы безответственное отношение к общественной безопасности (п. 8, 13 особого мнения).

В деле Андронику и Константину против Кипра¹⁴ Суд также рассматривал вопрос о соответствии требованиям статьи 2 Конвенции планирования и проведения специальной операции. Двое молодых людей были убиты сотрудниками сил специального назначения. Спецслужбы пытались освободить Элзи Константину, которую удерживал в квартире ее жених Лефтерис Андронику, угрожавший девушке пистолетом. После длительных безуспешных переговоров с г-ном Андронику было принято решение использовать силы специального назначения, чтобы освободить девушку и арестовать ее жениха. При проведении операции Лефтерис Андронику был убит, а Элзи Константину смертельно ранена. Родственники погибших подали жалобу, в которой утверждали, что планирование и проведение операции не соответствовало требованиям статьи 2 Конвенции.

При рассмотрении данного дела Суд принял во внимание, что прорабатывались различные варианты, прежде чем было принято решение о задействовании в операции сил специального назначения (п. 181). При этом власти учитывали, что конфликт по своей сути был семейным, и пытались урегулировать его с помощью переговоров, которые, по оценке Суда, были разумны в данных конкретных обстоятельствах (п. 183). Суд также отметил, что, хотя Лефтерис Андронику угрожал убить девушку только если полиция проникнет в помещение, крики девушки о том, что ее жизнь находится в опасности, не могли быть проигнорированы полицией. Принимая во внимание обстоятельства дела, в частности то, что Лефтерис Андронику был вооружен, продемонстрировал способность к насилию, причинив девушке телесные повреждения, и что переговоры зашли в тупик, Суд расценил решение властей о необходимости проникновения в жилое помещение для ареста Лефтериса Андронику и освобождения Элзи Константину как обоснованное (п. 184). Суд также признал оправданным применение сил специального назначения, обученных стрелять на поражение, поскольку власти рассматривали такую возможность лишь в качестве экстренного варианта и приняли решение о проведении операции силами специального назначения только после того, как пришли к выводу, что жизнь девушки находится в непосредственной опасности (п. 185).

Суд подчеркнул, что сотрудники сил специально назначения получили четкие инструкции относительно применения ими оружия. Им было приказано использовать только соразмерную силу и лишь в случае, если жизни Элзи Константину или их собственной жизни будет угрожать опасность. Оценивая решение властей об использовании автоматов при проведении операции, Суд принял во внимание тот факт, что Лефтерис Андронику был вооружен, причем не исключалось, что кроме пистолета, которым он угрожал, у него имелось и другое оружие. При этом сотрудникам сил специального назначения, участвующим в операции, не было сказано, что у Лефтериса Андронику есть дополнительное оружие; они были лишь предупреждены о том, что такая возможность не исключается. Суд расценил это как предупреждение о необходимости быть особо осторожными при проведении операции. Суд также учел, что автоматы были снабжены фонариками, которые могли облегчить обнаружение Элзи Константину. В итоге Суд пришел к выводу, что использование автоматического оружия было оправдано (п. 185). В целом Суд расценил подготовку операции как соответствующую требованию свести к минимуму риск лишения жизни Лефтериса Андронику и Элзи Константину (п. 186).

Давая оценку проведения операции, Суд в первую очередь отметил, что ее целью было спасение Элзи Константину. Суд согласился с выводами комиссии, расследовавшей обстоятельства происшествия, о том, что офицер, выстреливший в Лефтериса Андронику, искренне полагал, что это необходимо для спасения жизни Элзи Константину и его собственной жизни, поскольку Лефтерис Андронику выстрелил в другого офицера и Элзи Константину. Суд признал заслуживающим сожаления тот факт, что очень большое количество выстрелов было произведено с целью нейтрализовать Лефтериса Андронику, однако отметил, что не может поставить себя на место сотрудников сил специального назначения, вынужденных в экстремальных условиях решать, какие действия необходимы для спасения жизни. Суд пришел к выводу, что офицер сил специального назначения, нанесший смертельные ранения Элзи Константину, действовал в достаточной степени аккуратно, но ему помешал Лефтерис Андронику, который держался за Элзи Константину и тем самым подвергал ее риску (п. 192). В целом несмотря на трагические результаты проведенной операции, Суд признал, что ее осуществление не выходило за рамки абсолютно необходимого применения силы с целью защитить жизнь Элзи Константину и сотрудников сил специального назначения (п. 193), и не обнаружил нарушения статьи 2 Конвенции (п. 194).

Данное решение было принято Судом пятью голосами против четырех. Судьи, оставшиеся в меньшинстве, поддержали отвергнутую Судом позицию Комиссии, которая полагала, что при планировании операции и осуществлении контроля за ней было допущено нарушение статьи 2 Конвенции. Судьи отмечали, что переговоры с Лефтерисом Андронику велись неэффективно и не было сделано все возможное для того, чтобы избежать применения силы. Они полагали ошибочным привлечение к проведению операции сил специального назначения и использование ими автоматов. В небольшой комнате, где находилась молодая пара, это создавало неминуемую угрозу их жизни и явно не соответствовало основной цели операции - спасению жизни Элзи Константину. При этом другие возможные способы выхода из создавшейся ситуации не рассматривались. Сообщение офицерам, участвующим в операции, недостаточно обоснованного предположения о наличии у Лефтериса Андронику дополнительного оружия несомненно способствовало усилению их представления об опасности и готовности стрелять. В целом судьи полагали, что средства, использованные для разрешения сложившейся ситуации, не соответствовали ее характеру и смерть Лефтериса Андронику и Элзи Константину наступила в результате применения силы, которое не было абсолютно необходимо для достижения целей, указанных в подпунктах (a) и (b) пункта 2 статьи 2 Конвенции, - защиты от противоправного насилия и осуществления законного задержания, таким образом, имело место нарушение статьи 2 Конвенции (частично совпадающее, частично особое мнение судьи Е. Палм, частично совпадающее, частично особое мнение судьи Р. Пекканена, частично совпадающее, частично особое мнение судьи К. Юнтвирта, особое мнение судьи Г.Пикиса).

На основе анализа решений по делам Макканн и другие против Соединенного Королевства и Андронику и Константину против Кипра (хотя их обстоятельства и существенно разнятся) можно выделить элементы планирования и проведения операций, связанных с применением силы, которые Судом принимаются во внимание при определении того, сводился ли к минимуму риск причинения смерти:

-  осуществление правительством контроля за ситуацией;

-  попытка разрешения ситуации без применения смертоносного оружия;

-  рассмотрение различных вариантов проведения операции;

-  разумный выбор исполнителей;

-  осторожность в выборе оружия;

-  осторожность при оценке информации и инструктировании непосредственных исполнителей;

-  искреннее убеждение непосредственных исполнителей в том, что применение силы абсолютно необходимо для достижения одной из целей, указанных в пункте 2 статьи 2 Конвенции.

7. Во всех случаях применения силы, повлекших смерть, государство в соответствии со статьей 2 Конвенции обязано провести эффективное расследование обстоятельств смерти. Хотя данное обязательство прямо не закреплено в статье 2 Конвенции, и Комиссия, и Суд полагают, что оно является неотъемлемой частью общего обязательства по охране жизни. Так, в решении по делу Макканн и другие против Соединенного Королевства Суд указал, что содержащийся в статье 2 Конвенции общий правовой запрет лицам, действующим от имени государства, произвольно лишать кого-либо жизни был бы на практике неэффективным, если бы не существовала процедура для рассмотрения законности применения государственными органами силы, влекущей за собой лишение жизни. Содержащееся в этой статье обязательство охранять право на жизнь, рассматриваемое вместе с общей обязанностью государств, согласно статье 1 Конвенции, обеспечивать каждому находящемуся под их юрисдикцией права и свободы, определенные в ее Разделе I, предполагает необходимость проведения в той или иной форме эффективного официального расследования в случаях гибели людей в результате применения силы, в том числе лицами, действующими от имени государства (п. 161).

Данная правовая позиция была подтверждена Судом в решении по делу Кайя против Турции от 19 февраля 1998 года¹⁵ (п. 86). Далее Суд подчеркнул, что в процессуальном плане защита права на жизнь в соответствии со статьей 2 Конвенции включает обязанность властей отчитываться, почему было применено смертоносное оружие; это требует независимого и публичного расследования, чтобы определить было ли применение силы оправданным в данных конкретных обстоятельствах (п. 87). При этом ни большое число вооруженных столкновений, ни значительное количество несчастных случаев в том или ином регионе страны не могут заставить отказаться от предусмотренной статьей 2 обязанности обеспечить проведение действенного и независимого расследования причин и обстоятельств лишения жизни в результате столкновения с сотрудниками сил безопасности (п. 91). Неисполнение государством этой обязанности квалифицируется Судом как нарушение статьи 2 Конвенции (п. 92).

Позднее Суд неоднократно подтверждал эту правовую позицию¹⁶. Кроме того, Суд полагает, что расследование должно быть полным, беспристрастным и тщательным. Характер и пределы расследования, которые удовлетворяют минимальным требованиям его эффективности, зависят от обстоятельств конкретного дела. Они должны оцениваться на основе фактов, имеющих отношение к делу, с учетом особенностей практики расследования. Невозможно свести многообразие ситуаций, которые могут иметь место, к какому-либо ограниченному перечню следственных действий или иным упрощенным критериям¹⁷.

Главной задачей проведения расследования является обеспечение ответственности государственных органов за причинение смерти. Какая именно форма расследования способствует достижению указанной цели, зависит от конкретных обстоятельств дела. Однако в любом случае власти должны действовать по собственной инициативе, как только им стало известно о происшедшем. Проведение расследования не должно ставиться в зависимость от обращения родственников погибшего с официальной жалобой или требованием об осуществлении определенных действий. Так, в деле Тaнрикулу против Турции¹⁸ государство-ответчик просило Суд признать неприемлемой жалобу г-жи Танрикулу на отсутствие эффективного расследования обстоятельств смерти ее мужа, поскольку заявительница не утверждала, что ее муж был убит сотрудниками государственных органов. Суд не согласился с мнением правительства Турции и указал, что государство обязано провести эффективное расследование независимо от того, обращался ли член семьи убитого или кто-либо другой с формальной жалобой на причинение смерти сотрудниками органов государственной власти (п. 103). Применительно к обстоятельствам данного дела Суд признал, что сам факт того, что власти были информированы об убийстве мужа заявительницы, обязывал их провести расследование обстоятельств смерти в соответствии со статьей 2 Конвенции (п. 194).

Требование эффективности расследования предполагает, что лица, как непосредственно проводящие расследование, так и ответственные за его проведение, должны быть независимы от лиц, предположительно принимавших участие в расследуемых событиях¹⁹. При этом необходимо, чтобы лица, осуществляющие расследование, были независимы не только юридически, в смысле отсутствия иерархического подчинения, но и фактически. Так, в деле Эржи против Турции²⁰ Суд признал, что прокурор, расследовавший смерть сестры заявительницы, не был независим, поскольку он основывал свои выводы о причинах смерти в основном на данных, предоставленных сотрудниками полиции.

Эффективность расследования также подразумевает, что оно должно дать ответ на вопрос, было ли оправдано применение силы в конкретных обстоятельствах²¹. Более того, эффективное расследование должно приводить к установлению и наказанию виновных²². Власти обязаны принять все необходимые и доступные меры для сбора доказательств, в частности опросить свидетелей, провести экспертизы, в том числе в соответствующих случаях судебно-медицинскую экспертизу трупа с целью установления всех имеющихся телесных повреждений и причины смерти. Пробелы в следствии, которые уменьшают шансы установления причины смерти и ответственных за это лиц, могут привести к тому, что расследование не будет отвечать требованию эффективности.

В деле Кайя против Турции²³ предметом рассмотрения Суда была жалоба заявителя на отсутствие эффективного расследования обстоятельств убийства его брата сотрудниками сил безопасности. Абдулменаф Кайа был обнаружен мертвым, на его теле имелись огнестрельные ранения, а рядом находился автомат. Заявитель утверждал, что его брат, не имевший оружия, был застрелен сотрудниками сил безопасности, которые затем подложили к его телу автомат. Турецкое правительство в свою очередь утверждало, что в тот день сотрудники сил безопасности подверглись обстрелу членами Рабочей партии Курдистана, они начали отстреливаться, и после боя на месте происшествия было обнаружено тело Абдулменафа Кайа, рядом с которым находился автомат. Прокурором и врачом был произведен осмотр тела. Врач составил заключение, что причиной смерти явилась сердечно-сосудистая недостаточность, вызванная огнестрельными ранами. Врач решил, что проводить вскрытие тела не было необходимости; в тех условиях это было и практически невозможно. По мнению заявителя, фактически не было проведено никакого официального расследования обстоятельств лишения жизни его брата, что свидетельствует о пренебрежении обязательством охранять право на жизнь (п. 79-81). Правительство же полагало, что в силу очевидности смерти г-на Абдулменафа Кайа в перестрелке с сотрудниками сил безопасности расследование с полным основанием могло быть сведено к минимуму (п.82-83).

Суд не согласился с утверждением правительства. Он отметил, что прокурор, будучи уверенным в том, что убитый был террористом, погибшим в перестрелке, не опросил сотрудников сил безопасности, не проверил количество стреляных гильз, что могло бы свидетельствовать об ожесточенной перестрелке, которую вели обе стороны. По мнению Суда, прокурору, как независимому официальному лицу, производящему расследование, надо было уделить больше внимания сбору доказательств на месте, с тем чтобы воспроизвести события и убедиться, что убитый, хотя и был одет как обычный крестьянин, в действительности являлся террористом. Однако прокурор не усомнился в версии событий, представленной сотрудниками сил безопасности. Его готовность безоговорочно поверить в предоставленную ими информацию, вероятно, объясняет и другие упущения в расследовании. В частности, не было проверено наличие следов пороха на руках и одежде убитого, не проводилось дактилоскопическое исследование оружия. Эти просчеты усугублялись тем, что тело убитого было передано жителям деревни и дальнейшие исследования стали невозможными. Суд подчеркнул поверхностный характер проведенной судебно-медицинской экспертизы, в частности отсутствие данных о фактическом числе пуль, поразивших убитого, приблизительной оценки расстояния, с которого были сделаны выстрелы. В целом Суд признал, что данные экспертизы не могли послужить основой для удовлетворительного расследования. Суд принял во внимание, что осмотр тела убитого и судебно-медицинская экспертиза проводились на территории, где активно действовали террористы, что затрудняло соблюдение стандартных требований и процедур, однако ничто не мешало доставить тело убитого вертолетом в безопасное место и провести его тщательное обследование.

Суд подчеркнул, что прокурор и в дальнейшем не предпринял необходимых действий по расследованию смерти г-на Абдулменафа Кайа, в частности не проверил, являлся ли убитый активным членом Рабочей партии Курдистана, не опросил жителей окрестных деревень, слышали ли они в тот день выстрелы, не вызвал для дачи показаний представителей сил безопасности, участвовавших в столкновении. По мнению Суда, твердая, без тени сомнения уверенность прокурора в том, что убитый являлся террористом, погибшим в вооруженном столкновении с сотрудниками сил безопасности, не была подтверждена другими показаниями. Принятое им малообоснованное решение фактически исключило виновность сотрудников сил безопасности в случившемся, в том числе и в связи с превышением пределов необходимого применения силы против предполагаемого вооруженного нападения (п. 89-90).

Отметив, что лишение жизни - трагедия, которая часто случается в ситуации, сложившейся в юго-восточной части Турции, Суд специально подчеркнул, что ни большое число вооруженных столкновений, ни значительное количество несчастных случаев не могут заставить отказаться от предусмотренной статьей 2 Конвенции обязанности обеспечить проведение действенного и независимого расследования причин и обстоятельств лишения жизни в результате столкновения с сотрудниками сил безопасности, особенно когда, как в настоящем деле, они являются во многих отношениях неясными (п. 91).

В целом Суд пришел к выводу, что власти не провели эффективного расследования обстоятельств лишения жизни Абдулменафа Кайя, и констатировал нарушение статьи 2 Конвенции (п. 92).

Обязательной составляющей эффективности расследования является его оперативность. Трудности, испытываемые властями в определенных ситуациях, не освобождают их от обязанности проведения полноценного расследования²⁴. Суд специально подчеркивал, что незамедлительное расследование обстоятельств применения государством силы, повлекшей смерть, поддерживает веру граждан в приверженность государства принципу верховенства права²⁵. Из этого, в частности, следует, что публичность расследования также является важной составляющей его эффективности. Степень публичности расследования может быть разной в зависимости от обстоятельств дела, однако в любом случае близкие родственники жертв должны быть вовлечены в расследование таким образом, чтобы им была предоставлена возможность защиты их правомерных интересов²⁶.

8. Пункт 1 статьи 2 Конвенции не только запрещает умышленное незаконное лишение жизни, но и обязывает государства предпринимать необходимые меры по защите жизни лиц, находящихся под их юрисдикцией²⁷. В решении по делу Осман против Соединенного Королевства от 28 октября 1998 года²⁸ Суд отметил, что прежде всего это предполагает наличие эффективного уголовного законодательства, которое удерживало бы от совершения преступлений против личности и было бы подкреплено правоприменительным механизмом, обеспечивающим предотвращение и пресечение нарушений его положений, а также реализацию мер юридической ответственности (п. 115).

Однако позитивные обязательства государства этим не ограничиваются. При определенных условиях власти должны предпринять превентивные оперативные меры по защите человека, чья жизнь подвергается опасности преступных действий со стороны другого лица (п. 115). Но данное позитивное обязательство не должно истолковываться как основание для предъявления к властям невыполнимых или несоразмерных требований. Не всякое заявление о наличии опасности для жизни должно рассматриваться как налагающее на государство обязанность принять меры по ее предотвращению. Чтобы возложить на государство ответственность за невыполнение его позитивного обязательства по охране жизни, необходимо установить, что власти знали или должны были знать о существовании реальной и непосредственной опасности для жизни конкретного человека или людей, исходящей от возможных преступных действий других лиц, и не предприняли в пределах своей компетенции адекватные меры, которые могли бы предотвратить риск. При этом полиция должна осуществлять свои полномочия по контролю и предотвращению преступления таким образом, чтобы полностью обеспечивалось уважение процессуальных и иных гарантий, налагающих легитимные ограничения на ее деятельность по расследованию преступления и привлечению виновных к судебной ответственности, включая гарантии, предусмотренные в статьях 5 и 8 Конвенции (п. 116).

В данном деле заявители - жена и сын убитого утверждали, что власти Великобритании допустили нарушение статьи 2 Конвенции, не предприняв необходимых мер по защите жизни отца и сына, которые подверглись нападению со стороны школьного учителя последнего. В результате отец был убит, а сын - серьезно ранен.

Властям было известно о "странном" поведении учителя мальчика и о его "особом" отношении к ребенку. Полиция знала об инцидентах, произошедших в школе, в частности о том, что на территории школы появились надписи, содержавшие неприличные высказывания в адрес ребенка, о том, что пропало его школьное досье, а также о том, что учитель изменил свое имя на имя мальчика, причем ранее, работая в другой школе, он уже менял свое настоящее имя на имя другого ребенка. В то же время полиции было известно, что учитель, подозреваемый в причастности к указанным событиям, после бесед с дирекцией школы и с психиатром не был уволен. Суд также отметил, что серия актов вандализма в отношении собственности семьи заявителей не может быть расценена как угроза жизни. Кроме того, не имелось непосредственных доказательств причастности к ним учителя. В целом Суд не смог прийти к выводу, что полиция знала или должна была знать о наличии реальной и непосредственной угрозы жизни ребенка, и признал ненарушенными позитивные обязательства властей в соответствии со статьей 2 Конвенции (п. 121).

В деле Бромили против Соединенного Королевства²⁹ Суд рассматривал жалобу матери женщины, убитой преступником, который находился в отпуске, предоставленном ему администрацией исправительного учреждения. Суд отметил, что отсутствуют доказательства того, что власти знали или должны были знать, что преступник совершит преступление во время пребывания в отпуске. Преступник был подвергнут психиатрической проверке, которая не выявила отклонений, ранее ему дважды предоставлялся подобный отпуск и срок его наказания подходил к концу. Когда в установленный срок преступник не вернулся из отпуска, власти также не могли предполагать, что дочери заявительницы угрожает опасность. К тому же были предприняты все необходимые меры для скорейшего задержания преступника, не вернувшегося из отпуска. Суд признал жалобу неприемлемой как очевидно необоснованную.

Менее чем через год Суд рассмотрел жалобу Мастроматео против Италии³⁰, в основе которой лежали сходные обстоятельства. Сын заявителя был убит отбывающими наказание преступниками во время отпуска. Заявитель также утверждал, что власти не выполнили позитивные обязательства по статье 2 Конвенции, поскольку не защитили жизнь его сына. При этом заявитель ссылался на то, что власти не проверили, в каких взаимоотношениях находились преступники, которым предоставлялся отпуск, и не уделили должного внимания тому обстоятельству, что предоставляемые ранее отпуска были использованы преступниками для совершения преступлений. Суд указал, что жалоба заявителя на невыполнение позитивных обязательств по статье 2 Конвенции не может считаться очевидно необоснованной, и признал ее приемлемой.

9. В соответствии со статьей 2 Конвенции государство несет особую ответственность за жизнь лиц, над которыми оно осуществляет полный контроль, в частности лиц, лишенных свободы. Суд исходит из того, что заключенные находятся в уязвимом положении и на власти возложена обязанность защищать их. Государство должно отвечать за любые телесные повреждения, причиненные лицу, находящемуся в местах лишения свободы, и эта обязанность является еще более строгой в случае смерти данного лица³¹.

Так, в решении по делу Великова против Болгарии³² Суд подчеркнул, что в ситуациях, когда задержанный, находившийся в полном здравии до лишения свободы, умирает во время заключения, государство обязано предоставить убедительные объяснения относительно обстоятельств смерти, в противном случае оно может быть признано ответственным за нарушение статьи 2 Конвенции (п. 70). При оценке доказательств Суд исходит из того, что они не должны вызывать обоснованных сомнений³³. Такие доказательства могут следовать из достаточно строгих, ясных и непротиворечивых объяснений или аналогичных предположений относительно фактов. При этом когда всей информацией о соответствующем событии или большей ее частью обладают исключительно власти, например если лицо находилось в заключении под их контролем, действует строгая презумпция того, что телесные повреждения или смерть были причинены в период заключения. И бремя доказывания лежит именно на властях, которые должны представить удовлетворительные и убедительные объяснения относительно данных фактов (п. 70).

В данном деле г-жа Великова утверждала, что ее сожитель, Славчо Цончев, был убит сотрудниками полиции, когда находился под арестом. Проведенное властями расследование показало, что смерть наступила в результате потери крови, вызванной глубокими гематомами на руках и левой ягодице (п. 71). Правительство настаивало на том, что указанные повреждения либо имелись до задержания, либо были получены в результате падения Славчо Цончева, находившегося в состоянии алкогольного опьянения, во время пребывания в полиции. Принимая во внимание, что до задержания г-н Цончев мог ходить, не жаловался на боли ни до задержания, ни во время нахождения в полиции и никто из общавшихся с ним, включая полицейских, не видел столь серьезных телесных повреждений, Суд счел неубедительными данные объяснения правительства (п. 72). Суд признал неубедительным и предположение правительства о том, что телесные повреждения были получены в результате падения. Суд отметил, что в соответствии с заключением эксперта повреждения явились следствием нанесения удара тяжелым предметом, что опровергает доводы правительства (п. 73). Суд признал, что имеются достаточные доказательства, на основании которых можно заключить без обоснованных сомнений, что г-н Цончев скончался в результате повреждений, причиненных ему во время нахождения в полиции. Таким образом, государство ответственно за его смерть (п. 74). Суд также отметил, что нет никаких доказательств того, что г-н Цончев во время нахождения в заключении, когда он страдал от тяжких телесных повреждений, был с должной тщательностью осмотрен врачом (п. 75). В целом Суд констатировал, что в связи со смертью г-на Цончева имело место нарушение статьи 2 Конвенции (п. 76).

В данном деле Суд также признал нарушение статьи 2 Конвенции в связи с невыполнением государством обязательства по проведению эффективного расследования смерти г-на Цончева (п. 84). В частности, Суд отметил, что не было установлено время причинения г-ну Цончеву телесных повреждений, повлекших за собой его смерть (перед экспертами даже не был поставлен такой вопрос); не были установлены медицинские работники, посещавшие г-на Цончева в период, когда он находился под арестом; не были опрошены многие важные свидетели (полицейские, осуществлявшие задержание г-на Цончева, человек, находившийся вмести с ним в полицейском участке, лица, собравшиеся перед домом владельца скота, в краже которого обвинялся г-н Цончев, и, по утверждению полиции, намеревавшиеся его избить), а опрошенным свидетелям не задавались некоторые ключевые вопросы (п. 79). Суд подчеркнул, что существуют очевидные способы получить необходимые данные относительно времени причинения г-ну Цончеву телесных повреждений, обстоятельств его ареста, состояния его здоровья и совершенного против него тяжкого преступления, и что правительство не представило никаких правдоподобных объяснений ппо поводу того, почему в ходе расследования соответствующие шаги не были предприняты. Суд также отметил, что в течение длительного времени расследование было законсервировано и никакие действия властей не осуществлялись, несмотря на неоднократные жалобы заявительницы (п. 83).

В деле Кинан против Соединенного Королевства³⁴ перед Судом был поставлен вопрос о том, распространяются ли обязательства по охране жизни на случаи, когда угроза жизни исходит от самого лица, склонного к самоубийству.

Марк Кинан совершил самоубийство во время отбывания наказания в виде лишения свободы. Его мать, обратившаяся с жалобой в Европейскую Комиссию, утверждала, что тюремные власти не смогли защитить жизнь ее сына и тем самым нарушили свои обязательства в соответствии со статьей 2 Конвенции. Правительство Великобритании полагало, что обращенное к государству требование защищать человека от него самого несовместимо с принципами личного достоинства и автономии, лежащими в основе Конвенции (п. 86). Данные принципы запрещают любое подавление личной свободы выбора и действия. Суд не согласился с позицией правительства. При этом он признал, что гарантии, предусмотренные статьями 5 и 8 Конвенции, неизбежно налагают ограничения на осуществление властями превентивных мер, в том числе на соответствующие действия полиции. Тюремные власти также должны выполнять свои обязанности таким образом, чтобы не нарушать права и свободы лиц, затрагиваемых их действиями. Существуют общие меры предосторожности, которые способны уменьшить вероятность причинения человеком вреда самому себе, не посягая на автономию личности. Нужны ли более строгие меры в отношении заключенных и оправдано ли их применение, зависит от обстоятельств дела (п. 91).

Руководствуясь указанными общими принципами, Суд прежде всего счел необходимым установить, знала ли администрация тюрьмы или должна была знать о том, что существует реальная и непосредственная угроза самоубийства Марка Кинана, и сделала ли она все, что от нее можно было разумно ожидать, для предотвращения суицида (п. 92).

Принимая во внимание заключения психиатров, а также поведение Марка Кинана, Суд пришел к выводу, что администрация тюрьмы знала, что его психическое состояние представляло потенциальную опасность для его собственной жизни (п. 94). Эта угроза была серьезной и реальной (п. 95). Далее Суд должен был определить, предприняла ли администрация тюрьмы все необходимые меры для защиты жизни Марка Кинана (п. 96). Суд отметил, что по прибытии в тюрьму Марк Кинан был направлен в медицинский центр. После обследования ему были прописаны медикаменты для лечения психического заболевания. До его перевода из медицинского центра в камеру не возникало никаких проблем. Во время пребывания Марка Кинана в камере как только было обнаружено, что он смастерил петлю для повешения, его сразу перевели обратно в медицинский центр, где к нему был применен специальный режим "15-минутной проверки", то есть дежурный офицер каждые 15 минут проверял помещение, где он находился. Через несколько дней, после новой неудачной попытки перевести Марка Кинана в обычную камеру, он был снова помещен в медицинский центр. Спустя некоторое время его осмотрел психиатр, прописавший другие лекарства. После того как Марк Кинан оскорбил надзирателей, он был помещен в изолятор. Поскольку в изоляторе он предпринял попытку самоубийства, его снова перевели в медицинский центр с применение режима "15-минутной проверки". В связи с улучшением состояния и по его личной просьбе через два дня Марк Кинан был переведен в изолятор, где ежедневно осматривался врачом. При этом до самоубийства Марк Кинан демонстрировал нормальное поведение (п. 97).

Суд отметил, что в целом администрация тюрьмы адекватно реагировала на поведение Марка Кинана, помещая его в медицинский центр и применяя режим "15-минутной проверки", как только он проявлял суициидальные тенденции. В день, когда Марк Кинан совершил самоубийство, не было никаких признаков того, что он находился во взволнованном состоянии, поэтому не представляется очевидным, что администрация тюрьмы должна была предпринять какие-либо особые меры, например применить режим "15-минутной проверки" (п. 98). В итоге Суд пришел к выводу, что в данном деле не было допущено нарушение статьи 2 Конвенции (п. 101).

10. Статья 2 Конвенции не обязывает государства предоставлять медицинскую помощь определенного уровня. Вместе с тем из предусмотренного первым предложением пункта 1 статьи 2 позитивного обязательства государств принимать адекватные меры по защите жизни лиц, находящихся под их юрисдикцией, следует, что эффективное расследование случаев лишения жизни должно проводиться не только тогда, когда смерть наступила в результате использования силы представителями государства, но и в тех случаях, когда представители государства потенциально несут ответственность за смерть человека³⁵.

В частности, позитивные обязательства охранять жизнь человека предполагают регламентацию вопросов, касающихся охраны жизни пациентов в больницах, и наличие эффективной независимой юридической системы, позволяющей установить причины смерти, если она наступила в больнице или когда пациент находился под постоянным контролем медицинских работников, и меру ответственности медицинского персонала. Процессуальные аспекты гарантий, предоставляемых статьей 2 Конвенции, устанавливают минимальные требования, в соответствии с которыми в тех случаях, когда государство или его представители потенциально несут ответственность за смерть лица, обстоятельства, вызывающие сомнение, должны стать предметом эффективного расследования или тщательного изучения, что позволит довести установленные факты до сведения общественности, в первую очередь проинформировать родственников умершего. Если ничто не указывает на то, что власти произвольно оценивали представленные доказательства, Европейский Суд доверяет фактам, установленным национальными властями³⁶.

По мнению Европейского Суда, нельзя исключить, что действия или бездействие властей в сфере здравоохранения могут при определенных обстоятельствах влечь за собой ответственность в свете позитивных обязательств, вытекающих из статьи 2 Конвенции. Однако если Договаривающаяся Сторона предусмотрела положения, направленные на обеспечение высокого уровня специалистов в области здравоохранения и охраны жизни пациентов, для привлечения государства к ответственности в связи с невыполнением позитивных обязательств в соответствии со статьей 2 Конвенции недостаточно установления ошибочности мнения медицинских работников или отсутствия должной координации в их действиях в процессе лечения конкретного пациента. Кроме того, в тех случаях, когда родственники умершего лица согласились на получение компенсации в процессе урегулирования гражданского спора по поводу халатности медицинских работников, они не имеют права претендовать на статус жертвы нарушения статьи 2 Конвенции в связи с медицинским обслуживанием умершего и проведением расследования обстоятельств его смерти³⁷.

В деле Земинска против Польши³⁸ заявительница утверждала, что смерть ее мужа наступила в результате халатности медицинского персонала станции "скорой помощи", направившего по вызову соседей обычную, а не реанимационную машину. Суд отметил, что заявительница имела возможность обратиться к прокурору с требованием проведения расследования обстоятельств смерти ее мужа, что ею и было сделано. Заключение прокурора о том, что отсутствуют основания для возбуждения уголовного дела, было предметом рассмотрения вышестоящего прокурора, подтвердившего его. При этом Суд не обнаружил ничего, указывающего на то, что представители прокуратуры неадекватно оценивали предоставленные им доказательства. Кроме того, заявительница могла обратиться с гражданским иском к казначейству, а также потребовать привлечения медицинских работников к дисциплинарной ответственности. Суд пришел к выводу, что государство-ответчик выполнило обязательство по созданию эффективного механизма, направленного на установление уголовной, дисциплинарной или гражданской ответственности медицинских работников.

В отсутствие новых доказательств суд может полагаться на факты, установленные на национальном уровне. Исходя из обстоятельств данного дела, он не усмотрел ничего, что свидетельствовало бы о халатности, допущенной персоналом. Соответственно, отсутствуют признаки нарушения статьи 2 Конвенции. Суд признал жалобу г-жи Земинска неприемлемой как явно необоснованную (пункт 3, 4 статьи 35 Конвенции).

11.  В ряде дел, связанных с нарушением статьи 2, заявители утверждали, что государство не выполнило и свои обязательства по статье 13 Конвенции, так как им было отказано в эффективных средствах правовой защиты, позволяющих прояснить подлинные причины смерти их родственников.

В решении по делу Кайя против Турции³⁹ Суд отметил, что характер права на жизнь - одного из важнейших в Конвенции - обусловливает специфику средств защиты, которые должны предоставляться родственникам погибшего. В частности, в том случае когда родственники заявляют об ответственности представителей государства за незаконное лишение жизни лица, эффективные средства защиты в смысле статьи 13 Конвенции предполагают кроме выплаты надлежащей компенсации тщательное и эффективное расследование, которое может привести к выявлению и наказанию ответственных лиц и предусматривает реальный доступ родственников к процедуре расследования. Таким образом, требования статьи 13 в данном случае идут дальше, чем процессуальные обязанности государства-ответчика в соответствии со статьей 2 Конвенции (п. 107). Данная позиция позднее была продтверждена Судом в решениях по делам Чакиси против Турции от 8 июля 1999 года⁴⁰ и Великова против Болгарии от 18 мая 2000 года⁴¹.

В решении по делу Кинан против Соединенного Королевства⁴² Суд подчеркнул, что важным элементом средств правовой защиты, которые должны предоставляться родителям, потерявшим своих детей, является возможность установить, на ком лежит ответственность за их смерть (п. 131). Кроме того, в случае нарушения статьи 2 Конвенции в качестве средства правовой защиты должна быть в принципе доступна компенсация морального вреда в связи с испытанными страданиями, тревогой, стрессом и крушением жизненных планов (п. 128-129).

Как правило, установив, что государство не выполнило свои позитивные обязательства по статье 2, связанные с проведением эффективного расследования, Суд признает и нарушение статьи 13 Конвенции, поскольку обязательства, налагаемые данной статьей, шире⁴³. Однако данный подход не применяется в тех случаях, когда доступность эффективных средств правовой защиты не зависит напрямую от расследования, проводимого в рамках обязательств государства по статье 2 Конвенции. В частности, в решении по делу Джордан против Соединенного Королевства от 4 мая 2001 года⁴⁴ Суд признал факт нарушения статьи 2 Конвенции, установив, что имелся ряд недостатков при проведении как полицейского, так коронерского расследования обстоятельств смерти сына заявителя (п. 145). Рассматривая жалобу на нарушение статьи 13 Конвенции, Суд отметил, что он неоднократно признавал факт нарушения статьи 13, когда не было проведено эффективное расследование в рамках обязательств по статье 2 Конвенции. При этом во всех таких случаях единственным доступным для заявителя средством защиты нарушенного права было обращение с жалобой к прокурору, который обязан провести расследование обстоятельств дела. Заключение прокурора являлось предпосылкой для рассмотрения судом гражданского иска заявителя. Таким образом, существовала тесная процессуальная и практическая связь между уголовным расследованием и средствами защиты, доступными заявителю в рамках правовой системы в целом (п. 161). Далее Суд отметил, что правовая система Северной Ирландии предоставляет заявителю, полагающему, что применение силы военнослужащими или полицейскими было незаконным, право обратиться с гражданским иском в суд, который рассмотрит факты, установит ответственных лиц и, если это необходимо, размер компенсации. Судебное разбирательство никак не связано с уголовным расследованием, и его эффективность не зависит от того, было ли уголовное расследование должным образом проведено. Суд, отметив, что заявительница обратилась в суд с гражданским иском, решил, что она не была лишена эффективных средств правовой защиты в отношении ее жалобы по статье 2 Конвенции (п. 162-163).

12.  В ряде дел перед Комиссией и Судом ставился вопрос о пределах действия гарантий, предоставляемых статьей 2 Конвенции, или, иначе, об определении времени начала и окончания жизни, подлежащей охране.

Прежде всего возникает проблема, защищает ли статья 2 Конвенции жизнь плода, находящегося в утробе матери. В некоторых жалобах⁴⁵ заявители утверждали, что законодательное допущение абортов образует нарушение статьи 2 Конвенции. Признав данные жалобы неприемлемыми по определенным основаниям, Комиссия, тем не менее, сформулировала ряд правовых позиций относительно допустимости медицинского прерывания беременности. В решении по жалобе X против Соединенного Королевства⁴⁶ Комиссия отметила, что термин "каждый", используемый в статье 2, имеет то же самое значение, что и в других статьях Конвенции, и подразумевает только уже родившегося ребенка. Однако далее Комиссия перешла к рассмотрению вопроса, охватывается ли термином "жизнь" только жизнь уже родившегося человека или в ряде случаев данный термин может иметь специальное значение в зависимости от контекста, в частности подразумевать и "нерожденную жизнь".

Комиссия указала на три возможных варианта решения данной проблемы: (1) положения статьи 2 Конвенции не распространяются на плод, находящийся в утробе матери; (2) статья 2 признает право плода на жизнь с определенными ограничениями; (3) статья 2 безоговорочно признает право плода на жизнь. Последний вариант был отвергнут Комиссией, как находящийся в явном противоречии с правом на жизнь матери. Комиссия подчеркнула, что внутреннее право почти всех государств-участников Конвенции в момент ее разработки допускало возможность аборта в случае угрозы жизни матери. Остальные альтернативы Комиссия не обсуждала, так как в данном деле речь шла об искусственном прерывании беременности на ее ранней стадии по медицинским показаниям. Поэтому даже если допустить, что Конвенция защищает жизнь плода с первого месяца беременности, это право безусловно может быть ограничено в интересах защиты жизни и здоровья матери.

Комментаторы Конвенции отмечают, что эта проблема на самом деле является более сложной, ибо в ряде случаев медицинские показания для прерывания беременности бывают не связаны с непосредственной угрозой жизни матери. В данном случае речь может идти о конфликте права плода на жизнь и права матери на физическую и психическую неприкосновенность, гарантируемого статьей 3 Конвенции (при его достаточно широком толковании)⁴⁷. По мнению комментаторов, если признать, что статья 2 Конвенции охраняет право на жизнь человеческого эмбриона, то конфликт между соответствующими правами и интересами необходимо решать с учетом обстоятельств конкретного дела⁴⁸.

На статус жертвы нарушения права на жизнь плода, находящегося в утробе матери, как правило, претендуют потенциальные родители, без согласия которых был произведен аборт⁴⁹. При этом они часто ссылаются на нарушение не только статьи 2, но и статей 8 (права на уважение частной и семейной жизни) и 12 (права создавать семью) Конвенции.

В деле Брюггеман и Шойтен против Федеративной Республики Германии⁵⁰ как нарушение статьи 8 Конвенции заявительницы пытались представить ограничение возможности производства аборта, утверждая, что в данном случае они вынуждены либо отказываться от сексуальных отношений, либо использовать способы контрацепции, которые они считают нежелательными по соображениям охраны здоровья или иным причинам, либо вынашивать ребенка против своей воли. Комиссия отметила, что законодательное ограничение возможности искусственного прерывания беременности преследует легитимную цель предотвращения преступлений и защиты прав других лиц. При этом "защита прав других лиц" предполагает и защиту жизни плода в утробе матери. Комиссия исходила из того, что регулирование искусственного прерывания беременности само по себе не образует вмешательства в осуществление права на уважение частной и семейной жизни матери. Пункт 1 статьи 8 Конвенции не может быть истолкован как предполагающий, что беременность и ее прерывание в принципе являются исключительным вопросом частной жизни матери. Комиссия не признала в данном случае нарушение статьи 8 Конвенции, и ее решение было поддержано Комитетом Министров.

В целом Комиссия исходила из того, что регулирование абортов является "деликатной сферой", где государства обладают определенной свободой усмотрения⁵¹.

Вопрос о статусе плода, находящегося в утробе матери, затрагивался в деле "Открытая дверь" и "Дублинская повитуха" против Ирландии⁵². Заявители - две некоммерческие организации, оказывающие помощь беременным женщинам в осуществлении абортов за рубежом, две сотрудницы организации "Дублинская повитуха" и две женщины детородного возраста - обратились с жалобой на нарушение статьи 10 Конвенции. Судами Ирландии в отношении данных организаций был издан приказ, предписывающий прекратить деятельность, связанную с оказанием услуг по осуществлению абортов за границей, как противоречащую праву нерожденного ребенка на жизнь, гарантированному Конституцией Ирландии. Заявители утверждали, что содержащийся в приказе запрет предоставления беременным женщинам информации о возможности осуществления аборта за рубежом нарушает их свободу получать и распространять информацию, предусмотренную статьей 10 Конвенции.

Государство-ответчик настаивало на том, что в контексте настоящего дела статья 10 Конвенции должна рассматриваться в совокупности со статьями 2, 17, запрещающей злоупотребление правами, то есть совершение, основываясь на Конвенции, каких-либо действий, направленных на упразднение прав и свобод, признанных в Конвенции, или на их ограничение в большей мере, чем это предусмотрено в ней, и 60 (статья 53 новой редакции Конвенции), устанавливающей, что Конвенция не может быть истолкована как ограничение или умаление любого из прав человека или основных свобод, которые могут обеспечиваться законодательством любой Высокой Договаривающейся Стороны или любым иным соглашением, в котором она участвует (п. 54). В качестве правомерных целей, которые преследует вмешательство в права заявителей, гарантированные статьей 10 Конвенции, правительство называло защиту прав других лиц, в данном случае - нерожденного ребенка, охрану нравственности и предотвращение преступлений (п. 61). Заявители же полагали нелогичным распространять значение термина "права других лиц" и на права неродившегося ребенка (п. 62).

Европейский Суд отверг ссылку правительства на необходимость предотвращения преступлений, отметив, что, согласно ирландскому праву, распространение информации, попавшей под запрет, равно как и осуществление аборта за границей, не является уголовным преступлением. Далее Суд признал очевидным, что защита ирландским правом права на жизнь нерожденного ребенка основана на абсолютной моральной ценности всего, связанного с природой жизни, что нашло отражение в негативном отношении ирландского общества к абортам. Таким образом, ограничение прав заявителей преследовало легитимную цель охраны нравственности, одним из аспектов которой в Ирландии является защита права нерожденного ребенка на жизнь. В свете этого Суд не счел необходимым решать, включает ли термин "другие лица", используемый в пункте 2 статьи 10 Конвенции, и нерожденных детей (п. 63).

Доказывая, что вмешательство в права заявителей было "необходимо в демократическом обществе", правительство утверждало, что защита жизни нерожденного ребенка в Ирландии основывается на статьях 2, 17 и 60 (статья 53 новой редакции) Конвенции. При этом, по мнению правительства, статья 2 Конвенции защищает и право нерожденного ребенка на жизнь. Вопрос о том, является ли оспариваемое вмешательство соразмерным преследуемой правомерной цели, представлялся правительству неуместным, поскольку речь идет о защите права на жизнь (п. 64, 65). Право на жизнь не может подобно другим правам защищаться в определенной мере. Оно либо уважается, либо нет. Поэтому традиционный подход, предполагающий установление баланса между конфликтующими правами и интересами, является неприемлемым, когда речь идет об уничтожении неродившегося ребенка. Поскольку жизнь представляет собой важнейшую ценность, которая является предпосылкой и необходимым условием пользования всеми другими правами, ее защита может предполагать нарушение других прав, таких как свобода выражения мнения, в той мере, какая может быть неприемлемой при защите прав меньшей значимости (п. 67).

Однако Суд решил, что в настоящем деле ему нет необходимости определять, гарантирует ли Конвенция право на аборт, равно как и то, защищает ли статья 2 Конвенции право на жизнь плода в утробе матери, и рассматривал исключительно вопрос о том, является ли ограничение свободы заявителей получать и распространять информацию необходимым в демократическом обществе для охраны нравственности (п. 66). Соответственно Суд отверг и довод правительства о неприемлемости проверки соразмерности вмешательства, когда оно необходимо для защиты права на жизнь нерожденного ребенка (п. 69).

Суд признал вмешательство в права заявителей несоразмерным преследуемой легитимной цели охраны нравственности и установил нарушение статьи 10 Конвенции (п. 80). При этом, среди прочего, Суд учел, что запрет на распространение соответствующей информации создал риск для здоровья женщин, которые в настоящее время стремятся сделать аборт на поздней стадии беременности, так как они теперь не могут получить необходимые консультации и медицинское наблюдение после аборта. Более того, данный запрет, по мнению Суда, может иметь еще более неблагоприятные последствия для женщин, которые не обладают соответствующими средствами или уровнем образования для того, чтобы обратиться к другим альтернативным источникам информации (п.77).

В отдельных мнениях ряда судей выражалось несогласие с позицией Суда. Судьи, оставшиеся в меньшинстве, утверждали, что вмешательство в свободу заявителей получать и распространять информацию прежде всего преследовало цель защиты права нерожденного ребенка на жизнь, предусмотренного Конституцией Ирландии, и сведение проблемы легитимной цели исключительно к охране нравственности является некорректным и слишком узким подходом к делу. Исходя из того что вмешательство преследовало, среди прочего, цель защиты права нерожденного ребенка на жизнь, а также с учетом положений статей 2, 17 и 60 (53 новой редакции) Конвенции судьи нашли его соразмерным и необходимым в демократическом обществе и не усмотрели в данном случае нарушения статьи 10 Конвенции (частично особое мнение судьи Ф.Матшера; особое мнение судей Л.Э.Петтити, К.Руссо, М.А.Лопеса Рохи, к которому присоединился судья Ф.Биги; частично особое мнение судьи Ф.Б. Бака; особое мнение судьи Дж.Блейна). Таким образом, судьи, оставшиеся в меньшинстве, полагали, что Конвенция должна защищать право нерожденного ребенка на жизнь, по крайней мере в том случае, когда оно гарантируется внутренним правом государства-участника.

Вопрос о нарушении статьи 2 Конвенции может возникнуть и в связи со стерилизацией и другими формами контроля за рождаемостью, осуществляемыми без согласия лица. В одном из своих решений⁵³ Комиссия отметила, что "операция по стерилизации при определенных условиях может образовывать нарушение Конвенции, прежде всего ее статей 2 и 3". Комментаторы Конвенции выражают удивление такой позицией, подчеркивая, что в данном случае речь не идет об уничтожении жизни, ибо нельзя ставить знак равенства между правом на жизнь и правом давать жизнь⁵⁴.

13. До недавнего времени Европейский Суд не высказывался по поводу совместимости эвтаназии (или ее запрета) с положениями Конвенции. Жалобы, в которых поднимались такие вопросы, отклонялись им по формальным основаниям. Так, в деле Санлес Санлес против Испании⁵⁵ заявительница просила Суд признать, что статья 2 Конвенции гарантирует право на достойную смерть и запрещает государству вмешиваться в тех случаях, когда человек решил покончить с жизнью, приносящей невыносимые страдания. Суд не рассматривал жалобу по существу, поскольку она была признана неприемлемой ratione personae, так как заявительница не являлась жертвой нарушения Конвенции.

Комментаторы Конвенции отмечали, что полный запрет эвтаназии в целях защиты права на жизнь может противоречить другому праву лица - не подвергаться бесчеловечному или унижающему достоинство обращению (статья 3 Конвенции). Кроме того, здесь возникает проблема разграничения собственно человеческой жизни и простого вегетативного существования⁵⁶.

Многие вопросы, касающиеся эвтаназии и в более широком плане - права на смерть, получили разрешение в деле Претти против Соединенного Королевства⁵⁷.

Заявительница Диана Претти страдала прогрессирующим нейрогенеративным поражением двигательных отделов центральной нервной системы. Ее болезнь была связана с прогрессирующей мышечной слабостью, поражающей произвольные мышцы тела. Результатом развития болезни явилась парализация рук и ног и слабость мышц, отвечающих за процесс дыхания. Данная болезнь неизлечима. Смерть обычно наступает в результате ослабления мышц, обеспечивающих дыхание, что сопряжено со слабостью мышц, отвечающих за способность говорить и глотать, и ведет к затруднению дыхания и пневмонии. Никакое лечение не могло предотвратить прогрессирующее развитие заболевания г-жи Претти (п.7).

Состояние заявительницы быстро ухудшалось. На момент обращения в Европейский Суд у нее существенным образом было парализовано тело ниже шеи, она фактически не могла членораздельно говорить и получала пищу через трубку. Возможность дальнейшей продолжительности ее жизни исчислялась неделями или месяцами⁵⁸. Однако ее интеллект и способность принимать решения не пострадали. Последняя стадия болезни г-жи Претти сопряжена с чрезвычайными страданиями и пребыванием в состоянии, не соответствующем представлениям о человеческом достоинстве. Заявительница боялась, что, когда болезнь достигнет такой стадии, ей придется претерпевать страдания и находиться в состоянии, не отвечающем представлениям о человеческом достоинстве, поэтому она очень хотела сама определить, как и когда она умрет, и таким образом избежать соответствующих страданий (п. 8).

Самоубийство не является преступлением по английскому праву, однако заявительница в связи со своей болезнью не могла осуществить его без посторонней помощи, а содействие в самоубийстве другого лица образует преступление (п. 9). Заявительница намеревалась совершить самоубийство при помощи мужа, и ее адвокат обратился от ее имени к прокурору с просьбой дать обязательство не возбуждать уголовное преследование мужа г-жи Претти, если по ее просьбе он окажет ей помощь в самоубийстве (п. 10). Прокурор сообщил заявительнице, что не вправе предоставить иммунитет от уголовного преследования в отношении преступления, которое может быть совершено в будущем, несмотря ни на какие исключительные обстоятельства (п. 11). Заявительница обжаловала отказ прокурора в отделение Высокого Суда, который отклонил ее жалобу (п. 12-13). Палата лордов поддержала решение Высокого Суда. (п. 14).

В своей жалобе в Европейский Суд г-жа Претти утверждала, что отказ прокурора предоставить ее мужу иммунитет от уголовного преследования в случае, если он окажет ей помощь в совершении самоубийства, и запрещение английским правом содействия в самоубийстве нарушают ее права, гарантированные статьями 2, 3, 8, 9 и 14 Конвенции (п.3).

Государство-ответчик просило Суд признать жалобу г-жи Претти неприемлемой как очевидно необоснованную, поскольку вмешательство в данные права заявительницы не имело место либо было оправданным в соответствии с положениями Конвенции (п. 32). Однако Суд отметил, что жалоба в целом поднимает достаточно серьезные правовые вопросы, разрешение которых зависит от ее рассмотрения по существу, и признал жалобу приемлемой (п. 33).

Заявительница утверждала, что разрешение получить помощь в осуществлении самоубийства не противоречит статье 2 Конвенции, в противном случае страны, в которых содействие в самоубийстве не признается незаконным, являлись бы нарушителями данного положения. Более того, статья 2 Конвенции, по ее мнению, защищает не только право на жизнь, но также и право выбирать, продолжать жить или нет. Она защищает право на жизнь, а не жизнь как таковую; предложения, касающиеся лишения жизни, направлены на защиту людей от третьих лиц, а именно от государства и публичных властей, а не от них самих. Статья 2, следовательно, признает за индивидом право выбирать, продолжать жить или нет, и защищает ее право умереть, чтобы избежать неминуемых страданий и состояния, не совместимого с представлениями о человеческом достоинстве, как естественное следствие права на жизнь. Дело Кинана⁵⁹, на которое ссылается правительство, подчеркивала заявительница, показывает, что обязательства тюремных властей по защите жизни лица, пытавшегося совершить самоубийство, возникли только в связи с тем, что данный человек был заключенным и вследствие психического заболевания не способен принять разумное решение о завершении своей жизни (п. 35).

Правительство в свою очередь утверждало, что ссылки заявительницы на статью 2 несостоятельны, так как не соответствуют ее прямому смыслу и значению, придаваемому ей, а также языковому выражению данного положения. Правительство подчеркивало, что наряду с негативными обязательствами государства в ряде случаев статья 2 предполагает и позитивные обязательства, связанные с необходимостью предпринимать соответствующие меры по защите жизни. В делах, рассмотренных Судом ранее, на признание ответственности государства за защиту жизни заключенного не оказал влияние тот факт, что он совершил самоубийство⁶⁰, также было признано, что государство вправе осуществлять принудительное кормление заключенного, объявившего голодовку⁶¹. Текст статьи 2 ясно говорит о том, что никто не может быть умышленно лишен жизни, за исключением строго ограниченного перечня случаев, ни одни из которых не имеет отношения к настоящему делу. Право на смерть не является естественным следствием права на жизнь, а представляет собой его полную противоположность (п. 36).

Суд отметил, что во всех делах, рассмотренных им ранее, он последовательно делал акцент на обязанности государства защищать жизнь. Суд не убежден в том, что "право на жизнь", гарантированное статьей 2 Конвенции, может быть истолковано как подразумевающее и отрицательный аспект. Например, в контексте статьи 11 Конвенции свобода объединения была интерпретирована как предполагающая не только право присоединиться к объединению, но и корреспондирующее ему право не быть принуждаемым к вступлению в объединение. Суд при этом заметил, что понятие свободы предполагает некоторые пределы (пространство) выбора в отношении того, как ее осуществлять⁶². Статья 2 Конвенции сформулирована в других терминах. Она не связана с проблемами качества жизни или с выбором человека относительно того, что ему делать со своей жизнью. В той мере, в какой эти аспекты признаются имеющими настолько важное значение для состояния человека, что требуют защиты от вмешательства со стороны государства, они могут найти отражение в правах, гарантированных другими статьями Конвенции, или в рамках иных международных инструментов, обеспечивающих защиту прав человека. Статья 2 без искажения ее текста не может быть истолкована ни как предоставляющая диаметрально противоположное право, а именно право на смерть, ни как создающая право на самоопределение в смысле признания за человеком права избрать смерть вместо жизни (п. 39).

Таким образом, Суд пришел к выводу, что право на смерть ни при помощи третьего лица, ни при помощи публичной власти не может быть выведено из статьи 2 Конвенции. При этом для подтверждения своей позиции Суд сослался на Рекомендацию Парламентской Ассамблеи Совета Европы 1418 (1999) "Защита прав и достоинства безнадежно больных и умирающих"⁶³ (п. 40).

Суд отверг и доводы заявительницы, заключающиеся в том, что непризнание права на смерть, как следующего из Конвенции, означает, что те страны, в которых допускается помощь в самоубийстве, являются нарушителями Конвенции. Суд отметил, что в настоящем деле он не призван оценивать, обеспечивает ли внутреннее право какой-либо страны защиту права на жизнь. В решении по делу Кинан против Соединенного Королевства Суд указал, что меры, которые являются целесообразными для защиты заключенного от причинения вреда самому себе, подлежат ограничениям, налагаемым другими положениями Конвенции, такими как статьи 5 и 8, а также общим принципом автономии личности⁶⁴. Аналогично та мера, в которой государство запрещает либо стремится регулировать причинение человеком, находящимся на свободе, вреда самому себе, в том числе и при помощи других лиц, может вызвать определенные вопросы относительно ее совместимости с личной свободой, и эти вопросы могут быть разрешены только с учетом конкретных обстоятельств каждого дела⁶⁵. Однако, подчеркнул Суд, даже если исходя из обстоятельств, существующих в определенной стране, разрешение содействия в самоубийстве будет признано не нарушающим статью 2 Конвенции, это не поможет заявительнице в ее деле, где совершенно иное предположение - о том, что Соединенное Королевство нарушит свои обязательства в соответствии со статьей 2 Конвенции, если не разрешит оказание помощи в самоубийстве, - не нашло подтверждения (п.41).

Таким образом, Суд не установил в данном деле нарушения статьи 2 Конвенции (п. 42).

Суд оценил также совместимость запрета на содействие в самоубийстве с иными положениями Конвенции, на которые ссылалась заявительница.

Г-жа Претти утверждала, что страдания, которые она испытывает в связи со своей болезнью, должны рассматриваться как унижающее достоинство обращение в смысле статьи 3 Конвенции. Хотя правительство Великобритании непосредственно не несет ответственность за это обращение, позитивные обязательства по статье 3 Конвенции, признаваемые Судом за государствами, в данном случае требуют принять меры по защите ее от испытываемых страданий (п. 44).

При этом заявительница полагала, что статья 3 Конвенции не предполагает определение баланса между ее правом на защиту от унижающего достоинство обращения и интересами сообщества, поскольку предусматриваемое ею право является абсолютным. Но в любом случае установленный английским правом безоговорочный запрет на содействие в самоубийстве является несоразмерным, так как не позволяет учитывать конкретные обстоятельства каждого случая. В частности, применительно к заявительнице не принимается во внимание, что ее интеллект и способность принимать решения не затронуты болезнью; она не является ни уязвимой, ни нуждающейся в защите; ее надвигающаяся смерть неизбежна; на последней стадии болезни ее ожидают ужасные страдания и состояние, не отвечающее представлениям о человеческом достоинстве; ее желание, чтобы муж оказал ей помощь в самоубийстве, не затрагивает никого, кроме него самого и их семьи, которая полностью поддерживает ее решение. Без рассмотрения всех этих обстоятельств право, предусмотренное статьей 3, не может быть защищено (п. 45).

Заявительница настаивала на том, что в рамках статьи 3 Конвенции государство не обладает свободой усмотрения. Но даже и в случае признания за государством определенной свободы усмотрения, оно не может ссылаться на нее для оправдания установленного законом порядка, который не предусматривает учет ее специфических обстоятельств. Г-жа Претти оспаривала утверждение правительства, что все безнадежно больные, инвалиды и лица, намеренные совершить самоубийство, по определению являются уязвимыми и установленный законодательством безоговорочный запрет содействия в самоубийстве необходим для их защиты. По ее мнению, забота о защите лиц, являющихся уязвимыми, может быть обеспечена посредством установления порядка, в соответствии с которым содействие в самоубийстве допускалось бы при условии, что человек демонстрирует свою способность прийти к такому решению и не нуждается в защите (п. 46).

Государство-ответчик утверждало, что статья 3 Конвенции неприменима в данном деле, поскольку заявительница не находится ни в одной из ситуаций, в которых Европейский Суд признает наличие у государства позитивных обязательств в соответствии с данной статьей: она не подвергалась со стороны кого-либо обращению, запрещенному статьей 3, она не жалуется на отсутствие медицинской помощи и государство не предпринимало против нее никаких действий (п. 47).

Даже если статья 3 и подлежит применению, она не может рассматриваться как предоставляющая законодательно гарантированное право на смерть. При оценке объема и сферы действия позитивных обязательств государства необходимо учитывать предоставленную ему свободу усмотрения. Правительство настаивало на том, что установленный запрет содействия в самоубийстве не нарушает справедливый баланс между правами человека и интересами сообщества, особенно если придавать надлежащее значение святости жизни, и преследует легитимную цель, а именно - защиты лиц, находящихся в уязвимом положении. Правительство сослалось на результаты многолетнего изучения этой проблемы Комитетом по реформе уголовного права и Специальным комитетом Палаты лордов по медицинской этике, в результате которого были представлены убедительные доводы и некоторые доказательства того, что легализация добровольной эвтаназии неизбежно приведет к практике эвтаназии, осуществляемой не по свободному волеизъявлению больного, и государство заинтересовано в защите жизни уязвимых категорий населения. В данном контексте любой человек, намеревающийся совершить самоубийство, неизбежно является психологически и эмоционально уязвимым, даже если физически находится в нормальном состоянии, инвалиды же оказываются в еще более опасном положении, так как они не способны надлежащим образом выразить свои намерения. В государствах-членах Совета Европы существует общий консенсус по данному вопросу: содействие в самоубийстве и убийство с согласия лица являются неправомерными действиями во всех странах кроме, Нидерландов. Такой консенсус свойственен и юриспруденции неевропейских стран (п.48).

Европейский Суд отметил, что страдания, связанные с естественно возникшим заболеванием, физическим или психическим, подпадают под сферу действия статьи 3 Конвенции, только в том случае, если они усиливаются (или имеется риск того, что это произойдет) в результате обращения, являющегося следствием условий заключения, высылки или иных мер, за которые государство может нести ответственность (п. 52). В данном деле, подчеркнул Суд, не оспаривается, что само государство не допустило какого-либо плохого обращения с заявительницей. Отсутствуют и жалобы на то, что заявительница не получала необходимой медицинской помощи от государства (п. 53).

Заявительница утверждает, что отказ прокурора дать обязательство не привлекать ее мужа к уголовной ответственности в случае, если он поможет ей совершить самоубийство, и уголовный запрет содействия в самоубийстве образуют бесчеловечное и унижающее достоинство обращение, за которое государство ответственно, так как оно таким образом не обеспечивает ее защиту от страданий, ожидающих ее на последней стадии болезни. Данное заявление, подчеркнул Суд, выдвигает новую и расширительную трактовку понятия "обращение", которая, как признала Палата лордов, выходит за рамки обычного значения этого слова. Европейский Суд отметил, что, хотя он и призван использовать динамический и гибкий подход к толкованию Конвенции, которая является "живым инструментом", любое ее толкование должно также соответствовать основополагающим целям Конвенции, представляющей собой согласованную систему защиты прав человека. Статью 3 следует толковать с учетом положений статьи 2, так как они в совокупности отражают основополагающие ценности, признаваемые демократическими обществами. Как было установлено выше, статья 2 Конвенции прежде всего и главным образом запрещает использование смертоносной силы или иные действия, которые могут привести к смерти человека, и не гарантирует человеку право требовать от государства предоставить ему возможность умереть или содействовать его смерти (п. 54).

Суд отметил, что позитивное обязательство государства, о котором идет речь в настоящем деле, не предполагает устранение или уменьшение вреда за счет, например, предотвращения плохого обращения со стороны публичных органов или частных лиц либо обеспечения лучших условий или заботы. От государства требуют санкционировать действия, направленные на прекращение жизни; такое обязательство не может быть выведено из статьи 3 Конвенции (п. 55).

Суд пришел к выводу, что статья 3 Конвенции не порождает позитивное обязательство государства-ответчика предоставить иммунитет от уголовного преследования мужа заявительницы в случае, если он окажет ей помощь в совершении самоубийства, либо предоставить законную возможность какой-либо иной формы содействия в самоубийстве. Таким образом, Суд не установил в данном деле нарушения статьи 3 Конвенции (п. 56).

Заявительница ссылалась также на нарушение статьи 8 Конвенции. Она утверждала, что право на самоопределение сквозной нитью проходит через всю Конвенцию, но наиболее явно оно признается и гарантируется статьей 8. По ее мнению, очевидно, что право на самоопределение предполагает право принимать решение о том, что делать со своим телом. Заявительница утверждала, что это право включает в себя и право выбирать, когда и как умереть, ибо ничто не может быть более тесно связано с тем, каким образом человек живет, чем способ и время его ухода из жизни. Таким образом, она полагала, что отказ прокурора предоставить ее мужу иммунитет от уголовного преследования и безоговорочный запрет содействия в самоубийстве являются вмешательством в ее права, гарантированные пунктом 1 статьи 8 Конвенции (п. 58).

Правительство исходило из того, что права, предусмотренные статьей 8 Конвенции, не включают в себя право на смерть. Они связаны с тем, как человек живет, а не с тем, как он уходит из жизни. Но и в противном случае вмешательство в права, гарантированные статьей 8 Конвенции, является оправданным, так как государство в рамках предоставленной ему свободы усмотрения вправе определять пределы, в которых лицо может давать согласие на причинение себе вреда, и тем более определять, может ли человек давать согласие на то, чтобы его убили (п. 60).

Суд отметил, что хотя ранее в его практике право на самоопределение как таковое не рассматривалось как вытекающее из статьи 8 Конвенции, он считает, что идея личной автономии является важным принципом, лежащим в основе толкования предоставляемых ею гарантий (п. 61).

Правительство утверждало, что право на частную жизнь не включает в себя право на смерть с посторонней помощью, так как это явилось бы отрицанием защиты, которую призвана предоставлять Конвенция. Суд же считает, что право жить таким образом, какой человек избрал для себя, предполагает и возможность заниматься деятельностью, которая опасна для данного лица или может причинить ему физический или моральный вред. Пределы, в которых государство может использовать принудительные меры или уголовный закон в целях защиты людей от последствий избранного ими образа жизни, долгое время были предметом нравственных и юридических споров, а то, что такое вмешательство часто рассматривалось как вторжение в сферу частной и личной жизни, активизировало дискуссию. Однако даже когда поведение человека представляет угрозу его здоровью или жизни, в практике органов Конвенции применение государством принудительных мер или уголовной ответственности рассматривается как вмешательство в частную жизнь заявителя в смысле пункта 1 статьи 8 Конвенции, требующее оправдания в соответствии с пунктом 2 данной статьи⁶⁶ (п. 62).

При этом, по мнению Суда, не имеет решающего значения, является ли смерть целью, которую преследует поведение заявителя. Так, отказ получить определенное лечение неизбежно ведет к фатальному исходу, однако применение медицинских средств без согласия вменяемого совершеннолетнего пациента является нарушением его физической неприкосновенности, в такой мере, что это затрагивает права, защищаемые пунктом 1 статьи 8 Конвенции. Английской судебной практикой признается, что человек может выбрать смерть, не дав согласия на лечение, которое способно продлить его жизнь (п. 63).

Однако в настоящем деле, подчеркнул Суд, вопросы медицинской помощи не затрагиваются. Заявительница хочет облегчить страдания, вызванные ее болезнью, сделав выбор в пользу завершения жизни при помощи своего мужа. Европейский Суд сослался на мнение одного из членов Палаты лордов, который отметил, что избранный заявительницей способ завершения ее жизни является составной частью самого процесса жизни и она вправе требовать, чтобы этот выбор уважался (п. 64).

Сама сущность Конвенции заключается в уважении достоинства и свободы человека. Никоим образом не отрицая принцип священности жизни, защищаемый Конвенцией, Суд полагает, что в контексте статьи 8 аспекты качества жизни также имеют важное значение. В эпоху крупных достижений медицины, связанных с возможностями продления жизни, многие обеспокоены тем, что их могут вынуждать продолжать жить в глубокой старости или в состоянии прогрессирующей физической и психической немощи, что противоречит тем представлениям о человеческой сущности и их личной идентичности, которых они придерживаются (п. 65). Суд согласился с тем, что принцип личной автономии предполагает право распоряжаться своим телом (п.66).

Суд подчеркнул, что внутреннее право препятствовало заявительнице реализовать свое решение избежать конца жизни, который она рассматривала как причиняющий страдания и не отвечающий представлениям о человеческом достоинстве. И Суд признал, что это образует вмешательство в ее право на уважение частной жизни, гарантированное пунктом 1 статьи 8 Конвенции (п. 67).

В настоящем деле не оспаривается, отметил Суд далее, что запрещение содействия в суициде было предусмотрено законом и преследовало легитимную цель охраны жизни и таким образом защиты прав других лиц (п. 69). Основные аргументы сторон связаны с тем, было ли данное вмешательство необходимо в демократическом обществе и соразмерно ли оно преследуемой легитимной цели.

Заявительница критикует, в частности, абсолютный характер запрета на содействие в самоубийстве, как не учитывающий ее личную ситуацию: она является вменяемым совершеннолетним лицом, которое твердо знает, чего хочет, она свободна от какого бы то ни было давления и приняла решение добровольно, будучи полностью информирована, таким образом она не может рассматриваться как уязвимое лицо, нуждающееся в защите. Эта негибкость подхода, по мнению заявительницы, означает, что она будет вынуждена претерпевать проявления ее неизлечимой и причиняющей страдания болезни, что представляет собой слишком высокую личную плату (п. 72).

Суд не согласился с утверждением правительства о том, что заявительница является уязвимым лицом, будучи человеком, намеревающимся совершить самоубийство и тяжело больным, отметив, что оно не нашло подтверждения в национальных судах (п. 73).

Суд признает, что государство вправе регулировать посредством применения уголовного права деятельность, которая способна причинить вред жизни и безопасности других людей⁶⁷. Чем о более серьезном вреде идет речь, тем большее значение должно придаваться защите здоровья и безопасности населения в сопоставлении с принципом личной автономии. Суд отметил, что британский Акт о самоубийствах 1961 года был разработан в целях охраны жизни посредством защиты слабых и уязвимых лиц, особенно тех, которые не в состоянии принять компетентное решение относительно действий, направленных на прекращение их жизни или содействующих ее прекращению. Несомненно, состояние безнадежно больных людей может быть разным. Но многие из них являются уязвимыми, и уязвимость свойственна этой категории больных, что и лежит в основе данного закона. Государство в первую очередь должно оценить риск и вероятность случаев злоупотребления, если будет смягчен общий запрет содействия в самоубийстве или будут установлены исключения. Очевидный риск злоупотреблений существует, несмотря на возможность введения определенных гарантий и процедур защиты (п. 74).

Адвокат заявительницы пытался убедить Суд, что решение по данному делу не создаст общего прецедента и не откроет возможность для принятия других подобных решений. Суд согласился с тем, что в соответствии со статьей 34 Конвенции он не высказывает мнения по абстрактным проблемам, а применяет Конвенцию к конкретным обстоятельствам каждого отдельного дела. Однако решения по конкретным делам в большей или меньшей степени устанавливают прецеденты и решение по данному делу не может ни теоретически, ни практически быть сформулировано таким образом, чтобы исключить возможность его применения в последующих делах (п. 75).

Суд не расценил безоговорочный характер запрета на содействие в самоубийстве как несоразмерный. Государство-ответчик подчеркивало гибкость его применения на практике. Это подтверждается необходимостью получения согласия прокурора на возбуждение уголовного преследования и установление за данное деяние только максимальной меры наказания, что предполагает возможность применения более мягкого наказания. За период с 1981 по 1992 год было рассмотрено 22 таких дела, и лишь в одном случае обвиняемый был осужден за убийство к лишению свободы, остальные виновные понесли менее строгое наказание и большинство приговоров предусматривало испытательный срок или условное наказание. Суд не усмотрел произвола в том, что исходя из важности защиты жизни устанавливается запрет содействия в самоубийстве и одновременно предусматривается система его исполнения и вынесения решений на его основе, которая позволяет в каждом конкретном случае должным образом учитывать наличие публичного интереса в возбуждении уголовного преследования, а также то, является ли справедливым и надлежащим требование наказания или сдерживания (п. 76).

Суд отметил, что ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться как несоразмерный отказ прокурора дать предварительное обязательство не возбуждать уголовное преследование в отношении мужа заявительницы. Всякое обращенное к исполнительной власти требование освободить какое-либо лицо или группу лиц от необходимости следовать закону противоречит принципу верховенства права. В любом случае серьезность деяния, в отношении которого испрашивается предоставление иммунитета, такова, что отказ прокурора в его предоставлении не может рассматриваться как произвольный и необоснованный (п. 77).

Суд пришел к выводу, что вмешательство в права заявительницы было "необходимо в демократическом обществе" для защиты прав других лиц, и не признал нарушения статьи 8 Конвенции (п. 78).

Суд не установил в данном деле и нарушения статьи 9 Конвенции (п. 83). Не подвергая сомнению твердость убеждений заявительницы относительно необходимости оказания ей помощи в совершении самоубийства, он отметил, что не все мнения и убеждения образуют верования в том смысле, в каком они защищаются пунктом 1 статьи 9 Конвенции. Требование заявительницы не является формой проявления ее религии или веры посредством богослужения, обучения, отправления религиозных и культовых обрядов, как это предусматривается вторым предложением пункта 1 статьи 9 Конвенции. При этом Суд сослался на доклад Комиссии по правам человека⁶⁸, в котором она признала, что термин "отправление", используемый в пункте 1 статьи 9 Конвенции, не охватывает любое действие, которое было мотивировано религией или верой либо совершено под их влиянием (п. 82).

Заявительница ссылалась и на нарушение статьи 14 Конвенции, утверждая, что явилась жертвой дискриминации, так как подверглась такому же обращению, что и лица, находящиеся в принципиально иной ситуации. Общий запрет содействия в самоубийстве применяется равным образом в отношении всех людей, в результате чего она, будучи неспособной совершить самоубийство без посторонней помощи, оказывается в худшем положении, чем лица, которые могут совершить самоубийство самостоятельно, так как ничто не препятствует им в этом. Заявительница подчеркивала, что правительство объясняет общий запрет содействия в самоубийстве необходимостью защиты лиц, находящихся в уязвимом положении, однако она не является уязвимой и не нуждается в защите (п. 85).

Суд отметил, что даже если принцип запрета неоправданно одинакового обращения с лицами, находящимися в принципиально разных ситуациях, и применим в настоящем деле, существуют объективные и разумные основания для проведения юридического различия между теми, кто способен совершить самоубийство, и лицами, которые не могут это сделать. Рассматривая вопрос о нарушении статьи 8 Конвенции, Суд признал, что имеются веские основания не устанавливать исключений для лиц, которые не считаются уязвимыми. Сходные убедительные основания есть и для того, чтобы в рамках статьи 14 Конвенции не проводить различие между теми, кто может совершить самоубийство без посторонней помощи, и теми, кто не может это сделать. Различие между данными категориями лиц часто является очень тонким, и стремление установить исключение для тех, кто считается неспособным совершить самоубийство, может серьезно подорвать принцип охраны жизни, который призван гарантировать британский Акт о самоубийствах 1961 года, и значительно увеличить риск злоупотреблений (п. 89).

Таким образом, Суд не усмотрел в настоящем деле нарушения статьи 14 Конвенции (п. 90).

14.  В соответствии со вторым предложением пункта 1 статьи 2 Конвенции никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание. Данное положение отражает отношение к смертной казни правительств и общественного мнения государств Европы в 1950 году. С открытием 28 апреля 1983 года к подписанию Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, запрещающего смертную казнь в мирное время, началась история Европы, не только не толерантной к смертной казни, но и борющейся за ее отмену.

В преамбуле Протокола отмечается, что развитие, имевшее место во многих государствах-членах Совета Европы, выражает общую тенденцию в пользу отмены смертной казни. Согласно статье 1 Протокола, смертная казнь отменяется. Никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен. Однако государство может предусмотреть в своем законодательстве смертную казнь за деяния, совершенные в военное время или при неизбежной угрозе войны; подобное наказание применяется только в установленных законом случаях и в соответствии с его положениями. Государство сообщает Генеральному секретарю Совета Европы соответствующие положения этого законодательства (статья 2). В отношении положений Протокола № 6 не допускаются отступления на основании статьи 15 Конвенции в случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации, а также ратификационные оговорки согласно статье 57 Конвенции (статьи 3 и 4 Протокола).

Воля государств-участников Совета Европы к созданию общеевропейского пространства без смертной казни подтверждается тем, что в контрольные органы Конвенции о защите прав человека и основных свобод не поступало обоснованных жалоб на нарушение Протокола № 6 к Конвенции.

В совпадающем мнении по делу Сёринг против Соединенного Королевства⁶⁹ судья Ж. Де Мейер обратил внимание на то, что положения Протокола № 6 должны учитываться при определении характера обязательств государств в соответствии с другими нормами Конвенции, прежде всего с ее статьей 2. Он отметил, что формулировка, содержащаяся во втором предложении пункта 1 статьи 2 Конвенции, была принята почти сорок лет назад, в конкретных исторических обстоятельствах, вскоре после Второй мировой войны. В той мере, в которой эта формулировка по-прежнему разрешает при определенных условиях смертную казнь в мирное время, она не отражает современную ситуацию и отстает от развития правового сознания и правовой практики. Такое наказание не соответствует современному уровню развития европейской цивилизации. De facto такого наказания больше не существует ни в одном из государств-участников Конвенции. Его противоправность была признана Комитетом Министров, когда он открыл к подписанию Протокол № 6 к Конвенции.

В частности, в силу этого, как полагает судья Де Мейер, ни одно государство-участник Конвенции, даже если оно еще не ратифицировало Протокол № 6, не имеет права выдать какое-либо лицо, если в результате этой экстрадиции данное лицо подвергнется риску быть казненным в запрашивающем государстве. Экстрадиция любого лица при таких обстоятельствах была бы несовместимой с европейскими стандартами правосудия и противоречила бы публичному порядку в Европе.

С 1994 года одним из условий вступления государств в Совет Европы стало введение моратория на приведение смертной казни в исполнение, а также обязательство подписать Протокол № 6 в течение года с момента вступления и ратифицировать его в течение трех лет с момента подписания⁷⁰.

15. Вопросам отмены смертной казни посвящен ряд документов, принятых Парламентской Ассамблеей Совета Европы. В частности, в Резолюции 1044 (1994) "Об отмене смертной казни"⁷¹ Ассамблея призвала все государства-члены Совета Европы подписать и ратифицировать Протокол № 6 к Конвенции. Ассамблея также предложила установить в качестве условия вступления в Совет Европы принятие государством на себя обязательства подписать и ратифицировать Протокол № 6. В Рекомендации 1246 (1994) "Об отмене смертной казни"⁷² Парламентская Ассамблея заявила, что смертная казнь не может считаться легитимной в современном цивилизованном обществе, и сравнила смертную казнь с бесчеловечным и жестоким обращением в смысле статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Ассамблея также отметила, что не видит причин, по которым смертная казнь должна быть полностью отменена в мирное время, но может применяться во время войны. Поэтому Комитету Министров было предложено подготовить дополнительный протокол к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, запрещающий смертную казнь как в мирное время, так и во время войны. В 1996 году в Рекомендации 1302 (1996) "Об отмене смертной казни в Европе"⁷³ Парламентская Ассамблея рекомендовала Совету Министров ускорить разработку такого протокола. ПАСЕ неоднократно обращалась непосредственно к России с требованием ратифицировать Протокол № 6 к Конвенции, а также ни при каких условиях не отступать от взятого обязательства по введению моратория на приведение смертной казни в исполнение.

16. Некоторые вопросы, связанные с охраной жизни, затрагиваются в Конвенции о защите прав человека и человеческого достоинства в связи с применением биологии и медицины: Конвенции о правах человека и биомедицине от 4 апреля 1997 года (СЕД № 164). Статья 18 данной Конвенции устанавливает, что если внутреннее право государств-участников разрешает проводить исследования на эмбрионах in vitro, оно должно обеспечивать надлежащую защиту эмбриона (пункт 1). При этом создание эмбрионов человека для целей исследования запрещается (пункт 2).

Дополнительный протокол к Конвенции о защите прав человека и человеческого достоинства в связи с применением биологии и медицины о запрете клонирования человеческих существ от 12 января 1998 года (СЕД № 168) вводит запрет на любое вмешательство с целью создания человеческого существа, генетически идентичного другому человеческому существу, живому или умершему (пункт 1 статьи 1). В преамбуле Протокола подчеркивается, что конструирование человеческих существ путем осознанного создания генетически идентичных человеческих существ вступает в противоречие с достоинством человека и представляет собой злоупотребление достижениями биологии и медицины.

Дополнительный протокол к Конвенции о защите прав человека и человеческого достоинства в связи с применением биологии и медицины о трансплантации органов и тканей человеческого происхождения от 24 января 2002 года устанавливает, что до пересадки органов и тканей должны проводиться необходимые медицинские исследования и вмешательства для того, чтобы оценить и уменьшить риски для физического и психического здоровья донора. Если существует серьезный риск для жизни донора, пересадка не осуществляется (статья 11).

17. Комитет Министров и Парламентская Ассамблея Совета Европы также уделяют внимание вопросам охраны жизни. В Рекомендации ПАСЕ 779 (1976) "О правах больных и умирающих"⁷⁴ отмечается, что обязанностью медицинских работников является обслуживание людей, защита их здоровья, лечение болезней и их последствий, уменьшение страданий исходя из уважения человеческой жизни в целом и жизни каждого человека в отдельности, однако продление жизни само по себе не является исключительной целью медицинской практики. Вместе с тем врачи не имеют права даже в самых безнадежных случаях преднамеренно ускорять естественное наступление смерти.

В Рекомендации 1418 (1999) "Защита прав и достоинства безнадежно больных и умирающих"⁷⁵ Парламентская Ассамблея предложила Комитету Министров рекомендовать государствам-членам Совета Европы установить запрет преднамеренного лишения жизни данных лиц, учитывая, что их право на жизнь гарантировано статьей 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Желание этих лиц умереть не может рассматриваться как юридически обязательное требование для других лиц или как юридическое оправдание действий, способствующих их уходу из жизни (пункт 9 (с)).

Одновременно Ассамблея призвала государства-члены Совета Европы предусмотреть во внутреннем праве положения, не допускающие искусственное продление процесса ухода из жизни безнадежно больных и умирающих вопреки их воле (пункт 8 (ii)).

Ассамблея рекомендовала Комитету Министров Совета Европы призвать государства-члены обеспечить, чтобы безнадежно больные и умирающие при условии их согласия получали паллиативное лечение даже в том случае, если его побочным эффектом может стать сокращение жизни (пункт 9 (a)(vii)). Вместе с тем все сомнения относительно указаний больного о приемлемости того или иного варианта лечения должны разрешаться в пользу поддержания и продления жизни (пункт 9 (b)(iv)). При отсутствии соответствующих пожеланий больного лечение, нарушающее его право на жизнь, не должно применяться. Следует утвердить перечень видов лечения, которые ни при каких условиях не должны отменяться (пункт 9 (b)(vi)).

В ответе на данную Рекомендацию⁷⁶ Комитет Министров отметил, что Европейский комитет по здравоохранению выбрал проблему паллиативного лечения в качестве предмета изучения на 2001 год. В частности, планируется рассмотреть вопросы, связанные с продлением жизни. Комитет Министров подчеркнул, что позиции государств-членов Совета Европы в отношении применения эвтаназии и отказа от предоставления определенных услуг безнадежно больным и умирающим существенно варьируются, поэтому требуется более детальное изучение их законодательства и практики.

---

¹  Eur. Court H.R. Pretty v. the United Kingdom, Judgment of 29 April 2002. Para. 37.

²  Eur. Court H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Judgment of 27 September 1995. Series A. No.324. Para. 147. Перевод на русский язык см: Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. М., 2000. Т. 2. С. 123-149; Andronicou and Constantinou v. Cyprus, Judgment of 9 October 1997. Reports. 1997-VI. Para. 171.

³  Eur. Commission H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Report of 4 March 1994. Para. 189.

⁴  Eur. Court H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Judgment of 27 September 1995. Series A. No. 324.

⁵  Van Dijk P., van Hoof G.J.H. Theory and Practise of the European Convention on Human Rights. The Hague, 1998. P. 303-304.

⁶  Eur. Court H.R. Soering v. the United Kingdom, Judgment of 7 July 1989. Series A. No. 161. Перевод на русский язык см: Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. М., 2000. Т. 1. С. 637-658.

⁷  См: Верховенство права.

⁸  Eur. Court H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Judgment of 27 September 1995. Series A. No.324. Para. 149; Brady v. the United Kingdom, Decision of 3 April 2001.

⁹  Eur. Commission H.R. Application 10044/82, Stewart v. the United Kingdom, Decision of 10 July 1984. DR. 1985. No.39. P. 162.

¹⁰  Eur. Court H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Judgment of 27 September 1995. Series A. No.324. Para. 148.

¹¹  Eur. Court H.R. Andronicou and Constantinou v. Cyprus, Judgment of 9 October 1997. Reports. 1997-VI. Para. 171.

¹²  Eur. Court H.R. McCann and Others v. the United Kingdom, Judgment of 27 September 1995. Series A. No.324. Para. 150; Andronicou and Constantinou v. Cyprus, Judgment of 9 October 1997. Reports. 1997-VI. Para. 171.

¹³  Eur. Court H.R. gakici v. Turkey, Judgment of 8 July 1999. Para.86; Velikova v. Bulgaria, Judgment of 18 May 2000. Para.68.

¹⁴  Eur. Court H.R. Andronicou and Constantinou v. Cyprus, Judgment of 9 October 1997. Reports. 1997-VI.

¹⁵  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I. Перевод на русский язык см: Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. С.475-495.

¹⁶  Eur. Court H. R. gakici v. Turkey, Judgment of 8 July 1999. Para. 86; Velikova v. Bulgaria, Judgment of 18 May 2000. Para. 80.

¹⁷  Eur. Court H.R. Gulec v. Turkey, Judgment of 27 July 1998. Reports. 1998-IV. Paras.79-81; Tanrikulu v. Turkey, Judgment of 8 July 1999. Paras. 101-110; Velikova v. Bulgaria, Judgment of 18 May 2000. Para. 80.

¹⁸  Eur. Court H.R. Tanrikulu v. Turkey, Judgment of 8 July 1999.

¹⁹  Eur. Court H.R. Gulec v. Turkey, Judgment of 27 July 1998. Reports. 1998-IV.

²⁰  Eur. Court H.R. Ergi v. Turkey, Judgment of 28 July 1998. Reports. 1998-IV.

²¹  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I. Para.87.

²²  Eur. Court H.R. Ogur v. Turkey, Judgment of 20 May 1999. Reports. 1999-III. Para.88.

²³  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I.

²⁴  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I. Para. 91.

²⁵  Eur. Court H.R. Jordan v. the United Kingdom, Judgment of 4 May 2001. Para. 108.

²⁶  Eur. Court H.R. Ogur v. Turkey, Judgment of 20 May 1999. Reports. 1999-III. Para.92.

²⁷  Eur. Court H. R. L.C.B. v. the United Kingdom, Judgment of 9 June 1998. Reports. 1998-III. Para. 36.

²⁸  Eur. Court H.R. Osman v. the United Kingdom, Judgment of 28 October 1998.

²⁹  Eur. Court H.R. Bromily v. the United Kingdom, Decision of 23 November 1999.

³⁰  Eur. Court H.R. Mastromatteo v. Italy, Decision of 14 September 2000.

³¹  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001. Para.90.

³²  Eur. Court H.R. Velikova v. Bulgaria, Judgment of 18 May 2000.

³³  Eur. Court H.R. Ireland v. the United Kingdom, Judgment of 18 January 1978. Series A. No. 25. Para. 61.

³⁴  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001.

³⁵  Eur. Court H.R. L.C.B. v. the United Kingdom, Judgment of 9 June 1998. Reports. 1998-III. Para.36; Erikson v. Italy, Decision of 26 October 1999; Skraskowski v. Poland, Decision of 6 April 2000; Powel W. and A. v. the United Kingdom, Decision of 4 May 2000; Sieminska v. Poland, Decision of 29 March 2001.

³⁶  Eur. Commission H.R. Application 20948/92, Isiltan v. Turkey. Decision of 22 May 1995. DR. 1995. No.81. P.40; Application 23412/ 94, Decision of 30 August 1994. DR. 1994. No.79-A. P. 127, 135-137; Eur. Court H. R. Valesano v. v. Italy, Decision of 31 August 1999; Erikson v. Italy, Decision of 26 October 1999; Skraskowski v. Poland, Decision of 6 April 2000; Powel W. and A. v. the United Kingdom, Decision of 4 May 2000; Sieminska v. Poland, Decision of 29 March 2001.

³⁷  Eur. Court H. R. Powel W. and A. v. the United Kingdom, Decision of 4 May 2000.

³⁸  Eur. Court H.R. Sieminska v. Poland, Decision of 29 March 2001.

³⁹  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I.

⁴⁰  Eur. Court H.R. gakici v. Turkey, Judgment of 8 July 1999. Paras. 112-113.

⁴¹  Eur. Court H.R. Velikova v. Bulgaria, Judgment of 18 May 2000. Para.89.

⁴²  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001.

⁴³  Eur. Court H.R. Kaya v. Turkey, Judgment of 19 February 1998. Reports. 1998-I. Paras. 107-108; Ergi v. Turkey, Judgment of 28 July 1998. Reports. 1998-IV. Para.98.

⁴⁴  Eur. Court H.R. Jordan v. the United Kingdom, Judgment of 4 May 2001.

⁴⁵  Eur. Commission H.R. Application 867/60, X v. Norway, Decision of 29 May 1961. CD. 1961. No.6. P.34; Application 7045/75, X v. Norway, Decision of 10 December 1976. DR. 1977. No.7. P. 87; Application 6959/75, Bruggemann and Scheuten v. Federal Republic of Germany, Report of 12 July 1977. DR. 1978. No. 10. P. 100; Application 8416/79, X v. the United Kingdom. Decision of 13 May 1980. DR. 1980. No. 19. P. 244; Application 11045/84, Knudsen v. Norway. DR. 1985. No.42. P.247; Application 17004/90, R.H. v. Norway, Decision of 19 May 1992. DR. 1992. No. 73. P. 155.

⁴⁶  Eur. Commission H.R. Application 8416/79, X v. the United Kingdom. Decision of 13 May 1980. DR. 1980. No. 19. P.244.

⁴⁷  Статья 2 Конвенции защищает физическую неприкосновенность лишь постольку, поскольку ее нарушение создает угрозу для жизни.

⁴⁸ Van Dijk P., van Hoof G.J.H. Op. cit. P. 301; Jacobs F.G., White R.C.A. The European Convention on Human Rights. Second Edition. N.Y., 1996. P.43.

⁴⁹  В деле Кнудсен против Норвегии Комиссия не признала заявителя жервой нарушения права на жизнь, указав, что он не являлся потенциальным отцом Заявитель - священник государственной церкви утратил свое место, так как, будучи несгласным с Актом об абортах, отказался выполнять некоторые свои обязанности. См: Eur. Commission H.R. Application 11045/84, Knudsen v. Norway. DR. 1985. No. 42. P.247.

⁵⁰  Eur. Commission H.R. Application 6959/75, Briiggemann and Scheuten v. Federal Republic of Germany, Report of 12 July 1977. DR. 1978. No. 10. P. 100.

⁵¹  Eur. Commission H. R. Application 17004/90, R.H. v. Norway, Decision of 19 May 1992. DR. 1992. No. 73. P. 155.

⁵²  Eur. Court H.R. Open Door and Dublin Well Woman v.Ireland, Judgment of 29 October 1992. Series A. No.246-A.

⁵³  Eur. Commission H.R. Application 1287/61, X v. Denmark (not published).

⁵⁴  Van Dijk P., van Hoof G.J.H. Op. cit. P. 302.

⁵⁵  Eur. Court H. R. Sanles Sanles v. Spain, Decision of 26 October 2000.

⁵⁶  Van Dijk P., van Hoof G.J.H. Op. cit. P. 302-303; Jacobs F.G., White R.C.A. Op. cit. P.44-45.

⁵⁷  Eur. Court H.R. Pretty v. the United Kingdom, Judgment of 29 April 2002.

⁵⁸  Спустя месяц после рассмотрения дела в Европейском Суде заявительница скончалась.

⁵⁹  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001.

⁶⁰  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001.

⁶¹  Eur. Commission H.R. Application 10565/83, X v. Federal Republic of Germany, Decision of 9 May 1984.

⁶²  Eur. Court H.R. Young, James and Webster v. the United Kingdom, Judgment of 13 August 1981. Series A. No. 44. Para. 52; Sigurdur A. Sigurjonsson v. Island, Judgment of 30 June 1993. Series A. No.264. Para. 35.

⁶³  Parliamentary Assembly. Recommendation 1418 (1999) Protection of the Human Rights and Dignity of the Terminally Ill and Dying. Text adopted by the Assembly on 25 June 1999 (24^th Sitting).

⁶⁴  Eur. Court H.R. Keenan v. the United Kingdom, Judgment of 3 April 2001. Para.91.

⁶⁵  Eur. Court H.R. Laskey, Jaggard and Brown v. the United Kingdom, Judgment of 19 February 1997. Reports. 1997-I.

⁶⁶  Eur. Commission H.R. Application 10435/83, Decision of 10 December 1984. DR. 1984. No.40. P.251; Eur. Court H.R. Laskey, Jaggard and Brown v. the United Kingdom, Judgment of 19 February 1997. Reports. 1997-I.

⁶⁷  Eur. Court H.R. Laskey, Jaggard and Brown v. the United Kingdom, Judgment of 19 February 1997. Reports. 1997-I. Para.43.

⁶⁸  Eur. Commission H.R. Application 7050/77, Arrowsmith v. the United Kingdom, Report of 12 October 1978. DR. 1980. No. 19. P.5 (19).

⁶⁹  Eur. Court H.R. Soering v. the United Kingdom, Judgment of 7 July 1989. Series A. No. 161.

⁷⁰  Письмо с заверением о введении в России моратория на исполнение смертной казни, а также о намерении подписать и ратифицировать Протокол № 6 было направлено в адрес Председателя Парламентской Ассамблеи Совета Европы 18 января 1995 года. Данное письмо было подписано Президентом Российской Федерации, Председателем Правительства, Председателем Государственной Думы и Председателем Совета Федерации. Россия подписала указанный Протокол 16 апреля 1997 года, но до настоящего времени он не ратифицирован.

⁷¹  Parliamentary Assembly. Resolution 1044 (1994) on the Abolition of the Capital Punishment. Text adopted by the Assembly on 4 October 1994 (25^th Sitting).

⁷²  Parliamentary Assembly. Recommendation 1246 (1994) on the Abolition of the Capital Punishment. Text adopted by the Assembly on 4 October 1994 (25^th Sitting).

⁷³  Parliamentary Assembly. Recommendation 1302 (1996) on the Abolition of the Death Capital Penalty in Europe. Text adopted by the Assembly on 28 June 1996 (24^th Sitting).

⁷⁴  Parliamentary Assembly. Recommendation 779 (1976) on the Rights of the Sick and Dying. Text adopted by the Assembly on 29 January 1976 (24^th Sitting).

⁷⁵  Parliamentary Assembly. Recommendation 1418 (1999) Protection of the Human Rights and Dignity of the Terminally Ill and Dying. Text adopted by the Assembly on 25 June 1999 (24^th Sitting).

⁷⁶  Committee of Ministers. Replay to Recommendation 1418 (1999) Protection of the Human Rights and Dignity of the Terminally Ill and Dying. Document No. 8888 of 7 November 2000. Adopted on 30 October 2000 (728^th Meeting of Ministers' Deputies).

Содержание